Аннотация: В статье рассматривается особенность поэтической мистики А.Блока. Прослеживаются стадии изменения центрального мистико-поэтического Образа. Анализируется специфика отношения А.Блока к художественному творчеству.

Аннотация: В статье рассматривается весьма любопытный феномен появления Ленина в качестве героя русской народной сказки в первые годы после революции 1917 года. В поле зрения автора оказываются прежде всего сюжеты, связанные с бессмертием или воскрешением властителя. Автор полагает, что рассматриваемый феномен, по всей видимости, имеет больше отношения к народному мифу, народной вере, нежели к сказке как к сложившейся фольклорной и литературной форме. При этом подчеркивается, что даже при наличии определенной фольклорной основы «сказки о Ленине» несут на себе отпечаток явно привнесенной литературности и очевидных идеологически актуальных вкраплений.

Аннотация: В статье дается анализ философско-эстетических, политических, нравственных воззрений Александра Блока и его отношения к русской и европейской культурно-поэтической традиции. Дается анализ новаторского характера его миросозерцания и его поэтического творчества.

Аннотация: в статье рассматривается особенность поэтической мистики А. Блока. Прослеживаются стадии изменения центрального мистико-поэтического Образа. Анализируется специфика отношения А. Блока к художественному творчеству.

Аннотация: В статье рассматривается весьма любопытный феномен появления Ленина в качестве героя русской народной сказки в первые годы после революции 1917 года. В поле зрения автора оказываются прежде всего сюжеты, связанные с бессмертием или воскрешением властителя. Автор полагает, что рассматриваемый феномен, по всей видимости, имеет больше отношения к народному мифу, народной вере, нежели к сказке как к сложившейся фольклорной и литературной форме. При этом подчеркивается, что даже при наличии определенной фольклорной основы «сказки о Ленине» несут на себе отпечаток явно привнесенной литературности и очевидных идеологически актуальных вкраплений.

DOI: 10.7256/2454-0749.2015.1.14071

Аннотация: Статья посвящена исследованию реальности социокультурных иллюзий, понимаемой автором в качестве «реальности виртуального». Представленный анализ реальности социокультурного виртуального опирается на отделение привычного гносеологического понимания социокультурных иллюзий, рассматриваемых как обычные заблуждения, от их понимания в онтологическом статусе, то есть в статусе самой человеческой реальности. Предметом исследования, таким образом, являются иллюзии, бытующие на уровне общества и культуры, которые автор отличает от индивидуально-психологических иллюзий, не достигших общественной и культурной значимости. Методология исследования может быть обозначена как путь синтеза разнообразных достижений в области философского исследования социальных и культурных иллюзий. Новизна работы состоит в представленном ясном определении социокультурных иллюзий, осмысленных в их онтологическом статусе, а также в попытке дать их обоснованную классификацию. Выводы касаются условий функционирования и поэтапного разрушения реальности социокультурных иллюзий, то есть, по существу, условий утраты социокультурными иллюзиями их онтологического статуса.

DOI: 10.7256/2454-0749.2015.1.66424

Аннотация: Статья посвящена исследованию реальности социокультурных иллюзий, понимаемой автором в качестве «реальности виртуального». Представленный анализ реальности социокультурного виртуального опирается на отделение привычного гносеологического понимания социокультурных иллюзий, рассматриваемых как обычные заблуждения, от их понимания в онтологическом статусе, то есть в статусе самой человеческой реальности. Предметом исследования, таким образом, являются иллюзии, бытующие на уровне общества и культуры, которые автор отличает от индивидуально-психологических иллюзий, не достигших общественной и культурной значимости. Методология исследования может быть обозначена как путь синтеза разнообразных достижений в области философского исследования социальных и культурных иллюзий. Новизна работы состоит в представленном ясном определении социокультурных иллюзий, осмысленных в их онтологическом статусе, а также в попытке дать их обоснованную классификацию. Выводы касаются условий функционирования и поэтапного разрушения реальности социокультурных иллюзий, то есть, по существу, условий утраты социокультурными иллюзиями их онтологического статуса.

DOI: 10.7256/2454-0749.2017.1.21758

Аннотация: Предметом исследования данной статьи является повесть Германа Гессе «Душа ребенка», которая раскрывает внутренний конфликт моральных требований с природными влечениями героя. Принципом текстовой организации является миф о грехопадении, представленный в третьей главе книги Бытие. Миф является когнитивной структурой сознания, толкованием божественного Логоса при помощи человеческого языка, назначением которой является интерпретация окружающей действительности в соответствии с фидейно-мифологической картиной мира человека. Библейская история о грехопадении рассматривается как первичный сакральный текст, подвергающийся десакрализации при его творческой переработке во время создания литературного произведения, подражающего структуре первичного текста. Герменевтика структуры мифа как метод сводится к выявлению глубинного смысла мифического события, к объяснению процесса десакрализации его первоначального содержания в процессе создания литературного произведения, а также в выявлении импликационных связей между элементами её содержания – концептами. Импликационные связи между концептами, входящими в его состав, представляют собой мыслительное отражение связей между частью и целым, между метафизическим и его земным коррелятом. Структура мифа включает в себя два уровня: парадигматический и синтагматический, а также основные концепты, объединенные в триаду. Двухуровневая структура дает мифу форму, триада – содержание, замкнутое в герменевтический круг, позволяющий осваивать один фрагмент мифа через другой. Интерпретация, идущая от вершины к вершине, не может завершиться, т.к. не может быть исчерпана истина мифа.

DOI: 10.7256/2454-0749.2017.3.23441

Аннотация: В работе прослеживается развитие и переосмысление одного из ярчайших мифологических образов, наиболее часто интерпретируемых в литературе ХХ века - образа Медеи, который посредством авторского творческого "произвола" пропускается сквозь призму современных конфликтов, демонстрируя свою вневременность и актуальность. Предметом исследования является образ древнегреческой волшебницы Медеи, ставший источником вдохновения для многих писателей, откуда они черпала идеи, символы, образы, мотивы, сюжетную канву. Объектом исследования является процесс мифотворчества посредством которого выявляется роль мифологического сюжета о Медее и степень его переосмысления в произведениях художественной литературы. Автором используется комплексный подход к изучению литературных явлений, культурно-исторический и сравнительно-типологический методы исследования. Основным выводом проведенного исследования является вывод о том, что реалии нового времени, такие как явление женской эмансипации, защита прав и свобод человека, военная тематику, социальные конфликты, информационные войны переосмысляются и воплощаются в тексте посредством авторского мифологизирования сквозь призму женского и мужского сознания. Беря за основу мифологический сюжет каждый из авторов в большей или меньшей степени демифологизирует его, наделяет индивидуальными отличительными чертами, иначе расставляет акценты.

DOI: 10.7256/2454-0749.2015.2.15069

Аннотация: Особое внимание в статье уделяется попытке найти ключ к объяснению «темных мест» нашего знания о личности и учения легендарного Орфея, на протяжении многих веков являвшихся предметом широких разногласий между исследователями. Еще со времен Аристотеля учеными стали высказываться сомнения в исторической реальности Орфея – он был слишком чужероден для греческого мира, чтобы его признали реально жившим среди эллинов. Многие элементы орфического учения настолько нехарактерны для древнегреческого мышления, что их еще со времен Геродота считали привнесенными извне (из Египта, Ирана, Финикии, Малой Азии, Хеттской империи). Некоторые исследователи XX в. были склонны искать истоки орфизма еще дальше – на севере евразийского континента, на тех территориях, где был распространен шаманизм. Так или иначе, орфическое учение имеет, скорее всего, северное происхождение, что косвенно доказывается негреческим (северо-балканским) именем самого Орфея. При написании данной статьи автор использовал методы проведения аналогий, параллелей и диалога, раскрыл тождество и различие философских культур, механизм их взаимодействия. Новизна исследования заключается в том, что автор предпринял попытку провести параллели между фигурой Орфея и архетипического древнерусского Великого Гусляра, воплощенного в образах Садко, Бояна и героя древнерусского сказания «Голубиная книга» царя Давыда Евсеевича. Их объединяет способность влиять своей музыкой на природные стихии, космологический характер их деятельности, магическая природа их инструментов – лиры и гуслей, признаваемая в традиции синкретичность образов мудреца и музыканта. Не случайными представляются и параллели между былиной о Садко, гимном о Варуне и Васиштхе из «Ригведы» и «Аргонавтикой» Аполлония Родосского. Близость сюжетов, сходство фигур певцов-чудотворцев может говорить об их происхождения из одного источника, а именно, из общей традиции времен индоевропейской общности. Основным выводом проведенного исследования является то, что появляются весомые основания говорить об индоевропейском происхождении образа Орфея (если мы не можем пока говорить о нем как о реальной исторической личности) и его учения и выдвинуть гипотезу об их проникновении в Грецию во второй половине II тысячелетия до н.э.

DOI: 10.7256/2454-0749.2015.2.66777

Аннотация: Особое внимание в статье уделяется попытке найти ключ к объяснению «темных мест» нашего знания о личности и учения легендарного Орфея, на протяжении многих веков являвшихся предметом широких разногласий между исследователями. Еще со времен Аристотеля учеными стали высказываться сомнения в исторической реальности Орфея – он был слишком чужероден для греческого мира, чтобы его признали реально жившим среди эллинов. Многие элементы орфического учения настолько нехарактерны для древнегреческого мышления, что их еще со времен Геродота считали привнесенными извне (из Египта, Ирана, Финикии, Малой Азии, Хеттской империи). Некоторые исследователи XX в. были склонны искать истоки орфизма еще дальше – на севере евразийского континента, на тех территориях, где был распространен шаманизм. Так или иначе, орфическое учение имеет, скорее всего, северное происхождение, что косвенно доказывается негреческим (северо-балканским) именем самого Орфея. При написании данной статьи автор использовал методы проведения аналогий, параллелей и диалога, раскрыл тождество и различие философских культур, механизм их взаимодействия. Новизна исследования заключается в том, что автор предпринял попытку провести параллели между фигурой Орфея и архетипического древнерусского Великого Гусляра, воплощенного в образах Садко, Бояна и героя древнерусского сказания «Голубиная книга» царя Давыда Евсеевича. Их объединяет способность влиять своей музыкой на природные стихии, космологический характер их деятельности, магическая природа их инструментов – лиры и гуслей, признаваемая в традиции синкретичность образов мудреца и музыканта. Не случайными представляются и параллели между былиной о Садко, гимном о Варуне и Васиштхе из «Ригведы» и «Аргонавтикой» Аполлония Родосского. Близость сюжетов, сходство фигур певцов-чудотворцев может говорить об их происхождения из одного источника, а именно, из общей традиции времен индоевропейской общности. Основным выводом проведенного исследования является то, что появляются весомые основания говорить об индоевропейском происхождении образа Орфея (если мы не можем пока говорить о нем как о реальной исторической личности) и его учения и выдвинуть гипотезу об их проникновении в Грецию во второй половине II тысячелетия до н.э.

DOI: 10.7256/2454-0749.2014.2.12082

Аннотация: «Господство психологии» обусловило интерес русских философов и писателей начала ХХ в. к экзистенциальным темам. Основная тема русских писателей начала ХХ в. – реабилитация жизни. Необходимо сверх-сверхповествование, необходимы усилия, чтобы думать об этой жизни. Идея жизни становится основной темой писателей, основной метафорой акта творчества. Поэтому философствование становится «вселенской миссией рода человеческого», образом жизни. Это философствование приобретает трагический характер. Потеря смысла жизни, вызванная утверждением Ницше о смерти Бога, повлекла за собой увлечение оккультными науками, мифотворчеством. Различные психические расстройства, нарциссические неврозы исследовали не только психиатры. Катастрофичность бытия способствовала тому, что люди фрагментировали свою жизнь, мышление и действия. Кроме того, фрагментация или расчлененность поощряла склонность думать о себе как самым главным. У исследователей амбивалентное отношение к понятию нарциссизм. Для одних исследователей нарциссизм эпохи непосредственно связан с фрагментацией культуры, с отчуждением человека. Исследователи констатируют, что человечество находится в нездоровых отношениях с самим собой. Противоположную точку зрения высказывает Лэш К. Для него «нарциссизм является обязательным инструментом социализации». Можно выделить интеллектуальную, эстетическую, эротическую, политическую, правововую и т.д. формы нарциссизма; нарциссизм как элемент поэтики и т.д. Существуют культурологическая, социологическая, психологическая и т.д. трактовки мифа. В каждую эпоху исследователи интерпретируют этот миф по-своему. Богатство, глубина этого мифа неисчерпаема, она поражает и восхищает. Начало ХХ в. можно назвать эпохой нарциссизма. Нарциссизм был в русской культуре начала ХХ в. нечто большим, чем просто художественным приемом, стилем мышления и способом бытия в мире. Нарциссизм был, в какой-то степени, ответом на нигилизм эпохи. Он был символом нестабильности. В нем присутствовали антиномии Серебряного века: действительность/иллюзия, целостность/фрагментация, жизнь/смерть, субъект/объект, поверхность/глубина, активность/пассивность, феминное начало/мужское, духовное/телесное, здравомыслие /психическое расстройство и т.д. Нарциссизм эпохи оказал влияние и на форму произведений. Модернизм характеризовался нарциссическим интересом к языку, метафорам, афористическому стилю, радикальным нарушением линейного потока повествования, склонностью к субъективным искажениям. Ключевые слова: нарцисс, нарциссизм, комплекс Бога, Сологуб Ф., красота, Саломея, Кристофер Лэш, Гиппиус З., Л.Толстой, Л.Андреев, закукливание, эго. Исследование отличается интердискурсивностью, то есть открытым взаимодействием философии с литературой, психоанализом, историей, искусством. Диалектический метод исследования неотделим от культурно-исторического и сравнительно-исторического, историко-философского. Историко-философский метод используется в исследовании произведений с целью реконструкций духовных, социальных концептов Таким образом, нарциссизм был в русской культуре начала ХХ в. нечто большим, чем просто художественным приемом, он был символом нестабильности, стилем мышления и способом бытия в мире. Можно выделить интеллектуальную, эстетическую, эротическую, политическую, правововую и т.д. формы нарциссизма; нарциссизм как элемент поэтики.

DOI: 10.7256/2454-0749.2014.2.65039

Аннотация: «Господство психологии» обусловило интерес русских философов и писателей начала ХХ в. к экзистенциальным темам. Основная тема русских писателей начала ХХ в. – реабилитация жизни. Необходимо сверх-сверхповествование, необходимы усилия, чтобы думать об этой жизни. Идея жизни становится основной темой писателей, основной метафорой акта творчества. Поэтому философствование становится «вселенской миссией рода человеческого», образом жизни. Это философствование приобретает трагический характер. Потеря смысла жизни, вызванная утверждением Ницше о смерти Бога, повлекла за собой увлечение оккультными науками, мифотворчеством. Различные психические расстройства, нарциссические неврозы исследовали не только психиатры. Катастрофичность бытия способствовала тому, что люди фрагментировали свою жизнь, мышление и действия. Кроме того, фрагментация или расчлененность поощряла склонность думать о себе как самым главным. У исследователей амбивалентное отношение к понятию нарциссизм. Для одних исследователей нарциссизм эпохи непосредственно связан с фрагментацией культуры, с отчуждением человека. Исследователи констатируют, что человечество находится в нездоровых отношениях с самим собой. Противоположную точку зрения высказывает Лэш К. Для него «нарциссизм является обязательным инструментом социализации». Можно выделить интеллектуальную, эстетическую, эротическую, политическую, правововую и т.д. формы нарциссизма; нарциссизм как элемент поэтики и т.д. Существуют культурологическая, социологическая, психологическая и т.д. трактовки мифа. В каждую эпоху исследователи интерпретируют этот миф по-своему. Богатство, глубина этого мифа неисчерпаема, она поражает и восхищает. Начало ХХ в. можно назвать эпохой нарциссизма. Нарциссизм был в русской культуре начала ХХ в. нечто большим, чем просто художественным приемом, стилем мышления и способом бытия в мире. Нарциссизм был, в какой-то степени, ответом на нигилизм эпохи. Он был символом нестабильности. В нем присутствовали антиномии Серебряного века: действительность/иллюзия, целостность/фрагментация, жизнь/смерть, субъект/объект, поверхность/глубина, активность/пассивность, феминное начало/мужское, духовное/телесное, здравомыслие /психическое расстройство и т.д. Нарциссизм эпохи оказал влияние и на форму произведений. Модернизм характеризовался нарциссическим интересом к языку, метафорам, афористическому стилю, радикальным нарушением линейного потока повествования, склонностью к субъективным искажениям. Ключевые слова: нарцисс, нарциссизм, комплекс Бога, Сологуб Ф., красота, Саломея, Кристофер Лэш, Гиппиус З., Л.Толстой, Л.Андреев, закукливание, эго. Исследование отличается интердискурсивностью, то есть открытым взаимодействием философии с литературой, психоанализом, историей, искусством. Диалектический метод исследования неотделим от культурно-исторического и сравнительно-исторического, историко-философского. Историко-философский метод используется в исследовании произведений с целью реконструкций духовных, социальных концептов Таким образом, нарциссизм был в русской культуре начала ХХ в. нечто большим, чем просто художественным приемом, он был символом нестабильности, стилем мышления и способом бытия в мире. Можно выделить интеллектуальную, эстетическую, эротическую, политическую, правововую и т.д. формы нарциссизма; нарциссизм как элемент поэтики.

DOI: 10.7256/2454-0749.2015.4.17502

Аннотация: Жизнь настоятельно требует разработки Концепции о сакраментальном состоянии исторической России, которое сближает её не только с остальной Европой, но и с исламом Востока, и с иудейством Израиля. Это объективно необходимое сближение позволяет угадать и «общий ход вещей», и высказать предположение об огромном значении случайности, которая формирует мистический опыт проявления триады «тело – душа – дух» в российском контексте. Его центральный символ – «абсолютное начало культуры», создавшее «Ключи России». Итоговая гипотеза вводит в науку интегральные категории «ключи» и «ключимость», указывает на актуальную идею о том, что российская филология становится ведущей идеей превращения многострадальной страны в духовное достоинство мира. Автор пытается выразить некое мистическое чувство, которое давно зародилось у его душе и оказывается созвучным российской словесности. Именно поэтому он убеждён, что литература и её осмысление могут оказаться путеводной нитью в постижении судьбы и жребия России, анализа противоречий ее исторического предназначения. Отдавая должное христианству, которое совершило переворот в духовном ареале планеты, автор старается приблизиться посредством ряда объяснений к пониманию сакрального «краеугольного камня» Российского Дома.

DOI: 10.7256/2454-0749.2015.4.67375

Аннотация: Жизнь настоятельно требует разработки Концепции о сакраментальном состоянии исторической России, которое сближает её не только с остальной Европой, но и с исламом Востока, и с иудейством Израиля. Это объективно необходимое сближение позволяет угадать и «общий ход вещей», и высказать предположение об огромном значении случайности, которая формирует мистический опыт проявления триады «тело – душа – дух» в российском контексте. Его центральный символ – «абсолютное начало культуры», создавшее «Ключи России». Итоговая гипотеза вводит в науку интегральные категории «ключи» и «ключимость», указывает на актуальную идею о том, что российская филология становится ведущей идеей превращения многострадальной страны в духовное достоинство мира. Автор пытается выразить некое мистическое чувство, которое давно зародилось у его душе и оказывается созвучным российской словесности. Именно поэтому он убеждён, что литература и её осмысление могут оказаться путеводной нитью в постижении судьбы и жребия России, анализа противоречий ее исторического предназначения. Отдавая должное христианству, которое совершило переворот в духовном ареале планеты, автор старается приблизиться посредством ряда объяснений к пониманию сакрального «краеугольного камня» Российского Дома.