DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13237

Аннотация: Статья посвящена философской экспертизе понятия «ненависть». При этом ненависть рассматривается не только как индивидуальное чувство, но и как социальное явление. Автор озабочен разрастанием ненависти в мировом и отечественном пространстве и пытается показать, что этот грозный симптом чреват непоправимыми последствиями. В исследовании проводится анализ исторических бедствий, продиктованных кипящей ненавистью. Ненависть выступает как возбудитель общественных потрясений. Автор также задумывается над тем, как понизить градус взаимного неприятия, чтобы ненавистнические настроения не оставили после себя выжженное поле рассудочности, накипь дурных аффектов и не породили бы эффект бумеранга. Методы, использованные в статье, связаны с феноменологией социального мышления. Автор опирается на отдельные высказывания философов о ненависти, чтобы создать целостный, гештальтный портрет данного эмоционального состояния. Он использует также положения психоанализа об амбивалентности человеческих чувств, раскрывая вслед за Шекспиром гнев, который скрывается в любви, и нежность, служащую покровом любви. Новизна подхода заключается в том, что ни в философских, ни в этических словарях нет статей, специально посвящённых этому эмоциональному состоянию. Показано, что ненависть является неустранимой чертой человеческой природы. Опираясь на работы Сенеки, Ф. Ницше, Э. Фромма, Ж.-П. Сартра, а также примеры из мировой и отечественной истории, автор раскрывает различные грани данного феномена, его социальные, психологические и антропологические корни.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65719

Аннотация: Статья посвящена философской экспертизе понятия «ненависть». При этом ненависть рассматривается не только как индивидуальное чувство, но и как социальное явление. Автор озабочен разрастанием ненависти в мировом и отечественном пространстве и пытается показать, что этот грозный симптом чреват непоправимыми последствиями. В исследовании проводится анализ исторических бедствий, продиктованных кипящей ненавистью. Ненависть выступает как возбудитель общественных потрясений. Автор также задумывается над тем, как понизить градус взаимного неприятия, чтобы ненавистнические настроения не оставили после себя выжженное поле рассудочности, накипь дурных аффектов и не породили бы эффект бумеранга. Методы, использованные в статье, связаны с феноменологией социального мышления. Автор опирается на отдельные высказывания философов о ненависти, чтобы создать целостный, гештальтный портрет данного эмоционального состояния. Он использует также положения психоанализа об амбивалентности человеческих чувств, раскрывая вслед за Шекспиром гнев, который скрывается в любви, и нежность, служащую покровом любви. Новизна подхода заключается в том, что ни в философских, ни в этических словарях нет статей, специально посвящённых этому эмоциональному состоянию. Показано, что ненависть является неустранимой чертой человеческой природы. Опираясь на работы Сенеки, Ф. Ницше, Э. Фромма, Ж.-П. Сартра, а также примеры из мировой и отечественной истории, автор раскрывает различные грани данного феномена, его социальные, психологические и антропологические корни.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13105

Аннотация: Предмет исследования – уточнение основных характеристик философского дискурса через его соотношение с другими видами теоретического знания (прежде всего с научными дисциплинами), в результате чего она характеризуется как особая теоретическая деятельность, специфика которой складывается из уникальной авторефлективности, широчайшей конкурентности в понимании и предметов и методов самой этой деятельности, отсутствия как научной проверяемости ее результатов, так и последовательной преемственности в самой постановке решаемых проблем, чем и обусловливается траектория «вечного возвращения» к «вечным вопросам». в статье определяющим являются не результаты философствования, но сама философская практика (в значении близком к тому, которое было акцентировано у А. Макинтайра). При этом для дифференциации типов философии основным оказывается вопрос – ставит ли философ перед собой задачу исследования и решения конкретных, по большей части традиционных проблем (например, метафизических) средствами общезначимой рациональности (философский классицизм) или задачу создания новоязов, в которых метафоры, как правило, замещают понятия (философский авангард). Предлагаемая демаркация является новационной в области сопоставления англо-американской и континентальной философии. Автор отстаивает и тот тезис, согласно которому из современных философских трендов аналитическая традиция – как современная версия философии традиционной – в наибольшей мере способна к продуцированию «философских результатов». В статье показано, что самым значительным отечественным дефицитом является отсутствие серьезного интереса к работе над суждениями, понятиями и контровертивными топиками, который в настоящее время восполняется имитациями постмодернистского «литературфилософствования».

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65720

Аннотация: Предмет исследования – уточнение основных характеристик философского дискурса через его соотношение с другими видами теоретического знания (прежде всего с научными дисциплинами), в результате чего она характеризуется как особая теоретическая деятельность, специфика которой складывается из уникальной авторефлективности, широчайшей конкурентности в понимании и предметов и методов самой этой деятельности, отсутствия как научной проверяемости ее результатов, так и последовательной преемственности в самой постановке решаемых проблем, чем и обусловливается траектория «вечного возвращения» к «вечным вопросам». в статье определяющим являются не результаты философствования, но сама философская практика (в значении близком к тому, которое было акцентировано у А. Макинтайра). При этом для дифференциации типов философии основным оказывается вопрос – ставит ли философ перед собой задачу исследования и решения конкретных, по большей части традиционных проблем (например, метафизических) средствами общезначимой рациональности (философский классицизм) или задачу создания новоязов, в которых метафоры, как правило, замещают понятия (философский авангард). Предлагаемая демаркация является новационной в области сопоставления англо-американской и континентальной философии. Автор отстаивает и тот тезис, согласно которому из современных философских трендов аналитическая традиция – как современная версия философии традиционной – в наибольшей мере способна к продуцированию «философских результатов». В статье показано, что самым значительным отечественным дефицитом является отсутствие серьезного интереса к работе над суждениями, понятиями и контровертивными топиками, который в настоящее время восполняется имитациями постмодернистского «литературфилософствования».

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13394

Аннотация: Статья посвящена исследованию философских концепций общей природы и частной природы, возникших на почве неоплатонизма и аристотелизма и оказавших существенное влияние на философскую мысль христианских авторов Византийской эпохи. Автор во главу угла ставит вопрос о телесности или бестелесности упомянутых природ. В тесной связи с ним рассматриваются вопросы о том, в какой трактовке каждая из концепций является состоятельной, а в какой – нет, что из себя представляет общая природа, а что – частная, и как они соотносятся друг с другом. Работа носит преимущественно аналитический характер. В ней применён системный подход: каждая из исследуемых концепций природы рассматривается как система взаимосвязанных идей и взглядов. Для того, чтобы осуществляемый анализ концепций был максимально точным и детализированным, использован вопросо-ответный метод. Автор доказывает, что концепции общей природы и частной природы не исключают друг друга (по крайней мере в области разумных существ). Напротив, если существуют общие природы, то существуют и частные, и наоборот, и те, и другие являются бестелесными и имеют одинаковый онтологический статус. Частная природа – это совокупность общей природы и принципа индивидуации. Последний тоже является бестелесным.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65721

Аннотация: Статья посвящена исследованию философских концепций общей природы и частной природы, возникших на почве неоплатонизма и аристотелизма и оказавших существенное влияние на философскую мысль христианских авторов Византийской эпохи. Автор во главу угла ставит вопрос о телесности или бестелесности упомянутых природ. В тесной связи с ним рассматриваются вопросы о том, в какой трактовке каждая из концепций является состоятельной, а в какой – нет, что из себя представляет общая природа, а что – частная, и как они соотносятся друг с другом. Работа носит преимущественно аналитический характер. В ней применён системный подход: каждая из исследуемых концепций природы рассматривается как система взаимосвязанных идей и взглядов. Для того, чтобы осуществляемый анализ концепций был максимально точным и детализированным, использован вопросо-ответный метод. Автор доказывает, что концепции общей природы и частной природы не исключают друг друга (по крайней мере в области разумных существ). Напротив, если существуют общие природы, то существуют и частные, и наоборот, и те, и другие являются бестелесными и имеют одинаковый онтологический статус. Частная природа – это совокупность общей природы и принципа индивидуации. Последний тоже является бестелесным.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13083

Аннотация: Сегодня в философии, а также иных гуманитарных и естественных науках все более значимыми становятся проблемы преодоления ограничений классического и неклассического подходов (в терминологии Степина В.С.). Хотя в этом направлении проделана уже значительная работа, однако остается еще множество неясных и непроработанных моментов. Одним из них является проблематика смыслопорождения при выработке всего спектра знания. Именно прояснению и раскрытию отдельных важных моментов данной проблематики и посвящена предлагаемая вашему внимания статья. В ней, отталкиваясь о ряда работ научных вдохновителей (в частности, современного французского философа Жиля Делеза, а также Свирского Я.И.) и предшественников автора, сравниваются и сопоставляются различные точки зрения на феномен смыслопорождения. При этом рассматривается такой важный момент, как взаимосвязь процессов смыслопорождения с процессами определения истинности или ложности осмысленной информации, возникшей в результате удачного завершения первых процессов. В конечном итоге, в статье вырабатывается методологический набросок общей схемы описания процессов смыслопорождения во всем спектре знания. Смыслы (в соответствии с гипотезами Делеза, которые развил далее Свирский Я.И.) привязываются к делезовоскому концепту поверхности, на которой происходит их пролиферация и своеобразное разбегание.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65722

Аннотация: Сегодня в философии, а также иных гуманитарных и естественных науках все более значимыми становятся проблемы преодоления ограничений классического и неклассического подходов (в терминологии Степина В.С.). Хотя в этом направлении проделана уже значительная работа, однако остается еще множество неясных и непроработанных моментов. Одним из них является проблематика смыслопорождения при выработке всего спектра знания. Именно прояснению и раскрытию отдельных важных моментов данной проблематики и посвящена предлагаемая вашему внимания статья. В ней, отталкиваясь о ряда работ научных вдохновителей (в частности, современного французского философа Жиля Делеза, а также Свирского Я.И.) и предшественников автора, сравниваются и сопоставляются различные точки зрения на феномен смыслопорождения. При этом рассматривается такой важный момент, как взаимосвязь процессов смыслопорождения с процессами определения истинности или ложности осмысленной информации, возникшей в результате удачного завершения первых процессов. В конечном итоге, в статье вырабатывается методологический набросок общей схемы описания процессов смыслопорождения во всем спектре знания. Смыслы (в соответствии с гипотезами Делеза, которые развил далее Свирский Я.И.) привязываются к делезовоскому концепту поверхности, на которой происходит их пролиферация и своеобразное разбегание.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.12441

Аннотация: Личные имена и фамилии это особая подсистема в системе лексики, в которой законы языка меняются специфически, подобно лучу света при переходе из одной среды в другую. В ней возникают такие закономерности, которых нет в языке вне сферы имен собственных. В статье исследуются фамилии в разносистемных языках. Особо подчеркивается, что фамилия подчиняется правилам языка, пе¬редает его жизнь, его историю. Азербайджанские, английские и немецкие фамилии также отражают историю своего народа. В разносистемных языках имеются сходства и различия антропонимов, которые помогают осознать родство культур разных народов. Это позволяет говорить о том, что фамилии – это часть истории народа и его культуры. Азербайджанские, английские и немецкие фамилии также отражают историю своего народа. В разносистемных языках имеются сходства и различия антропонимов, которые помогают осознать родство культур разных народов. Это позволяет говорить о том, что фамилии – это часть истории народа и его культуры. Каждый языковой коллектив, наследуя средства общения, возникшие в далеком прошлом, развивает и совершенствует их в зависимости от роста своих потребностей. В разносистемных языках - азербайджанском, английском и немецком - имеются особенности сходства и различия фамилий, которые помогают осознать родство культур разных народов, общие корни этих культур, что позволяет говорить о том, что фамилии – это часть истории народа, его культуры.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65723

Аннотация: Личные имена и фамилии это особая подсистема в системе лексики, в которой законы языка меняются специфически, подобно лучу света при переходе из одной среды в другую. В ней возникают такие закономерности, которых нет в языке вне сферы имен собственных. В статье исследуются фамилии в разносистемных языках. Особо подчеркивается, что фамилия подчиняется правилам языка, пе¬редает его жизнь, его историю. Азербайджанские, английские и немецкие фамилии также отражают историю своего народа. В разносистемных языках имеются сходства и различия антропонимов, которые помогают осознать родство культур разных народов. Это позволяет говорить о том, что фамилии – это часть истории народа и его культуры. Азербайджанские, английские и немецкие фамилии также отражают историю своего народа. В разносистемных языках имеются сходства и различия антропонимов, которые помогают осознать родство культур разных народов. Это позволяет говорить о том, что фамилии – это часть истории народа и его культуры. Каждый языковой коллектив, наследуя средства общения, возникшие в далеком прошлом, развивает и совершенствует их в зависимости от роста своих потребностей. В разносистемных языках - азербайджанском, английском и немецком - имеются особенности сходства и различия фамилий, которые помогают осознать родство культур разных народов, общие корни этих культур, что позволяет говорить о том, что фамилии – это часть истории народа, его культуры.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.11054

Аннотация: В статье рассматривается проблема «имперского» как категории политической философии. В первой части статьи анализируются расхожие мифы, связанные с понятием «империя», показывается их несостоятельность, их несоответствие исторической действительности. Во второй части статьи категория «имперского» представляется в отношении с идеологиями, получившими наибольшее распространение в двадцатом столетии: национализмом, социализмом и либерализмом. Выявляются взаимообуславливающие связи между имперской идеей и идеями либерального, националистического и социалистического толка. Также показывается тесное переплетение категорий «имперского» и «цивилизации». Дается определение положительной идеи империи. В качестве методов исследования используется методология сравнительной политологии, абстрагирование (которое позволяет уйти от не интересующих нас деталей), анализ и синтез (с помощью которого дается целостное представление о сущности «имперского»). Вокруг понятия «империи» сложилось немало домыслов и предрассудков, не позволяющих увидеть то ценное, что стояло за процессом образования государств, позже получивших в исторической науке название «империй». Категория «имперского» неотделима от категории «универсального» и категории «порядка». Империя, если давать ей предельно короткое определение, - это универсальный порядок. В современном мире, захваченном волной глобализации, вопрос об универсальном порядке приобретает первостепенное значение, а значит вместе с ним такое значение приобретает и вопрос об империи.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65724

Аннотация: В статье рассматривается проблема «имперского» как категории политической философии. В первой части статьи анализируются расхожие мифы, связанные с понятием «империя», показывается их несостоятельность, их несоответствие исторической действительности. Во второй части статьи категория «имперского» представляется в отношении с идеологиями, получившими наибольшее распространение в двадцатом столетии: национализмом, социализмом и либерализмом. Выявляются взаимообуславливающие связи между имперской идеей и идеями либерального, националистического и социалистического толка. Также показывается тесное переплетение категорий «имперского» и «цивилизации». Дается определение положительной идеи империи. В качестве методов исследования используется методология сравнительной политологии, абстрагирование (которое позволяет уйти от не интересующих нас деталей), анализ и синтез (с помощью которого дается целостное представление о сущности «имперского»). Вокруг понятия «империи» сложилось немало домыслов и предрассудков, не позволяющих увидеть то ценное, что стояло за процессом образования государств, позже получивших в исторической науке название «империй». Категория «имперского» неотделима от категории «универсального» и категории «порядка». Империя, если давать ей предельно короткое определение, - это универсальный порядок. В современном мире, захваченном волной глобализации, вопрос об универсальном порядке приобретает первостепенное значение, а значит вместе с ним такое значение приобретает и вопрос об империи.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.12981

Аннотация: Государства центральноазиатского региона все более испытывают на себе частые кризисные явления. Некоторые из них более очевидны – кризис поколений, воинственность религиозных групп, кризис доверия, который особенно узнаваем среди таджиков после гражданской войны (1992-1997 гг.). Некоторые проявления кризиса можно представить как структурные – проблемы с концепцией национального государства, разногласия между государствами – то есть все те сложности, которые влияют на переоформления общественных социальных отношений. Мы предполагаем, что эти вопросы решаемы, если политические лидеры достаточно интеллигенты и решительны. Кроме того в каждом из государств имеются финансовые возможности для их решения. Однако более глубокий и продолжительный кризис, влиять на который все сложнее – это культурный. Причина в том, что современный мир постоянно проектирует склонность выбирать более радикальные курсы, и идти далее: за рамки морали, за грани культуры. Отсюда потеря традиционной закономерности, которая основывалась на продуманной моральной общинной системе, принятой в Центральной Азии. Ее все активнее пытаются заменить гедонизмом, который уводит от понимания исторических последствий распущенности и вседозволенности. Мы предполагаем, что кризис культуры региона может быть менее болезненным, если в решении всех перечисленных выше проблем будет задействована местная община. Значимостью теоретических и методологических принципов анализа общины имеет две взаимосвязанные стороны: (1) рассматривается не просто индивидуум, а скорее индивидуум социальный, то есть член общины, членство которого ею подтверждается; (2) декларируется важность ряда ценностей, которые в меньшей степени востребованы индивидуалистической философией, таких как солидарность, традиция, добродетель и т.д., — тех этических принципов, которые могутдолжны функционировать и быть задействованы современными социальными акторами. Научная новизна статьи заключается в том, что в нем впервые проводится систематический анализ философско-культурологического потенциала общины в Центральной Азии. Вывод: Народам Центральной Азии нельзя терять общинную культуру и чувство внутреннего баланса. Утратив его, человек заполняет образовавшуюся пустоту товарами или манипулирует идентичностью, фетишизируя это понятие, доводя себя до эйфорийной диссолюции в огромной воображаемой общине. Такая атмосфера способствует распространению и усилению гедонизма и тоталитаризма. Отсюда вытекает необходимость поиска собственной модели глокализации (глобализация + локализация), при которой глобальное не может находиться в оппозиции к общинно-локальному. Речь идет о проектировании нового социально-культурного баланса, который сможет соединить процесс модернизации местных общинных институтов с инновациями глобальной мультикультурной цивилизации.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65725

Аннотация: Государства центральноазиатского региона все более испытывают на себе частые кризисные явления. Некоторые из них более очевидны – кризис поколений, воинственность религиозных групп, кризис доверия, который особенно узнаваем среди таджиков после гражданской войны (1992-1997 гг.). Некоторые проявления кризиса можно представить как структурные – проблемы с концепцией национального государства, разногласия между государствами – то есть все те сложности, которые влияют на переоформления общественных социальных отношений. Мы предполагаем, что эти вопросы решаемы, если политические лидеры достаточно интеллигенты и решительны. Кроме того в каждом из государств имеются финансовые возможности для их решения. Однако более глубокий и продолжительный кризис, влиять на который все сложнее – это культурный. Причина в том, что современный мир постоянно проектирует склонность выбирать более радикальные курсы, и идти далее: за рамки морали, за грани культуры. Отсюда потеря традиционной закономерности, которая основывалась на продуманной моральной общинной системе, принятой в Центральной Азии. Ее все активнее пытаются заменить гедонизмом, который уводит от понимания исторических последствий распущенности и вседозволенности. Мы предполагаем, что кризис культуры региона может быть менее болезненным, если в решении всех перечисленных выше проблем будет задействована местная община. Значимостью теоретических и методологических принципов анализа общины имеет две взаимосвязанные стороны: (1) рассматривается не просто индивидуум, а скорее индивидуум социальный, то есть член общины, членство которого ею подтверждается; (2) декларируется важность ряда ценностей, которые в меньшей степени востребованы индивидуалистической философией, таких как солидарность, традиция, добродетель и т.д., — тех этических принципов, которые могутдолжны функционировать и быть задействованы современными социальными акторами. Научная новизна статьи заключается в том, что в нем впервые проводится систематический анализ философско-культурологического потенциала общины в Центральной Азии. Вывод: Народам Центральной Азии нельзя терять общинную культуру и чувство внутреннего баланса. Утратив его, человек заполняет образовавшуюся пустоту товарами или манипулирует идентичностью, фетишизируя это понятие, доводя себя до эйфорийной диссолюции в огромной воображаемой общине. Такая атмосфера способствует распространению и усилению гедонизма и тоталитаризма. Отсюда вытекает необходимость поиска собственной модели глокализации (глобализация + локализация), при которой глобальное не может находиться в оппозиции к общинно-локальному. Речь идет о проектировании нового социально-культурного баланса, который сможет соединить процесс модернизации местных общинных институтов с инновациями глобальной мультикультурной цивилизации.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13380

Аннотация: Предметом настоящей статьи выступает выдвигаемый в когнитивном религиоведении тезис о «естественности» религии, основное содержание которого сводится к тому, что религия является результирующей функцией ординарных когнитивных процессов и существует на двух параллельных уровнях концептуализации религиозных понятий. Первый уровень представлен сложными и абстрактными понятиями, соответствующими доктринальным формулам конкретных религиозных традиций, тогда как второй состоит из более простых и «некорректных» с доктринальной точки зрения понятий, выражающих естественные тенденции нашего мышления и образующих в конечном счете «естественную религию». Проводя анализ становления и развития концепта «естественной религиозности» в когнитивном религиоведении, авторы определяют его методологический и эвристический потенциал, а также устанавливают значение термина «естественная религия» в рамках когнитивной парадигмы. Введение концепта «естественной» религиозности открывает возможность экспериментальных исследований процессов формирования и трансформации религиозных понятий и позволяет рассматривать вопрос о соотношении религиозного и атеистического мировоззрения на новом уровне. Не менее перспективным представляется и оперирование понятием «естественная религия»: оно выступает в качестве важного эвристического инструмента в компаративных исследованиях, описывая феномен «народной» религии и объясняя отклонения от официального учения той или иной религиозной традиции.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65726

Аннотация: Предметом настоящей статьи выступает выдвигаемый в когнитивном религиоведении тезис о «естественности» религии, основное содержание которого сводится к тому, что религия является результирующей функцией ординарных когнитивных процессов и существует на двух параллельных уровнях концептуализации религиозных понятий. Первый уровень представлен сложными и абстрактными понятиями, соответствующими доктринальным формулам конкретных религиозных традиций, тогда как второй состоит из более простых и «некорректных» с доктринальной точки зрения понятий, выражающих естественные тенденции нашего мышления и образующих в конечном счете «естественную религию». Проводя анализ становления и развития концепта «естественной религиозности» в когнитивном религиоведении, авторы определяют его методологический и эвристический потенциал, а также устанавливают значение термина «естественная религия» в рамках когнитивной парадигмы. Введение концепта «естественной» религиозности открывает возможность экспериментальных исследований процессов формирования и трансформации религиозных понятий и позволяет рассматривать вопрос о соотношении религиозного и атеистического мировоззрения на новом уровне. Не менее перспективным представляется и оперирование понятием «естественная религия»: оно выступает в качестве важного эвристического инструмента в компаративных исследованиях, описывая феномен «народной» религии и объясняя отклонения от официального учения той или иной религиозной традиции.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13142

Аннотация: Задача аутентичного восприятия сакрального библейского текста ставит на первый план проблему постижения природы притчи как особого литературного жанра, заключающего в своем содеражании нравственно-дидактический смысл и ориентирующего слушателя или читателя к постижению запредельной реальности, имеющей место быть в профетичкски возвещаемой эсхатологической перспективе. Как в прошлом так и в настоящем для большинства исследователей евангельского сакрального текста притча остается загадкой, анигмой, неподдающейся традиционной рациональной интерпритации. С точки зрения научно обоснованного методологического подхода, любое понятие нуждается в предельно точной дефиниции. Автор настоящей статьи на основании работ отечественных и зарубежных исследователей представляет основую версию определения понятия "притча", раскрывающую сущностно-смысловую природу этого важнейшего библейского понятия и дающего ключ к постижению притчи в религиозно-онтологическом, этическом, аксиологическом и религиоведческом аспектах. В статье нашла свое отражение стратегия научной методологии в подходе к изучению феномена евангельской притчи. Автором были применены сравнительно-лингвистический, аналитический, историко-культурный, этико-психологический, герменевтический и экзегетический методы. Раскрытие логико-диалектического и этико-дидактического смысла в интерпретации природы притчи, ее основных функционально-сущностных характеристик и ее этико-аксиологической и психологической предназначенности представляется существенно важным в мировоззренческом, философском, религиоведческом и учебно-методологическом отношениях. Цикл статей, посвященных исследованию феномена притчи, был основан на материалах спецкурса "Притчи в религиях мира: сравнительный анализ источников", читаемого автором на кафедре философии религии и религиоведения философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65727

Аннотация: Задача аутентичного восприятия сакрального библейского текста ставит на первый план проблему постижения природы притчи как особого литературного жанра, заключающего в своем содеражании нравственно-дидактический смысл и ориентирующего слушателя или читателя к постижению запредельной реальности, имеющей место быть в профетичкски возвещаемой эсхатологической перспективе. Как в прошлом так и в настоящем для большинства исследователей евангельского сакрального текста притча остается загадкой, анигмой, неподдающейся традиционной рациональной интерпритации. С точки зрения научно обоснованного методологического подхода, любое понятие нуждается в предельно точной дефиниции. Автор настоящей статьи на основании работ отечественных и зарубежных исследователей представляет основую версию определения понятия "притча", раскрывающую сущностно-смысловую природу этого важнейшего библейского понятия и дающего ключ к постижению притчи в религиозно-онтологическом, этическом, аксиологическом и религиоведческом аспектах. В статье нашла свое отражение стратегия научной методологии в подходе к изучению феномена евангельской притчи. Автором были применены сравнительно-лингвистический, аналитический, историко-культурный, этико-психологический, герменевтический и экзегетический методы. Раскрытие логико-диалектического и этико-дидактического смысла в интерпретации природы притчи, ее основных функционально-сущностных характеристик и ее этико-аксиологической и психологической предназначенности представляется существенно важным в мировоззренческом, философском, религиоведческом и учебно-методологическом отношениях. Цикл статей, посвященных исследованию феномена притчи, был основан на материалах спецкурса "Притчи в религиях мира: сравнительный анализ источников", читаемого автором на кафедре философии религии и религиоведения философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.12990

Аннотация: Прослеживается становление биосоциокультурной модели природы человека, исходя из которой определяются основные исторические эпохи, тенденции и перспективы его бытия и развития в современном мире. Прогнозируется нарастающее усиление процессов и явлений, свидетельствующих о культуроцентристской модификации природы человека. Подчеркивается, что вопреки существующим опасениям (М. Бертильссон, Ж. Бодрийяр) данное обстоятельство означает не «конец» и не «имплозию» социальной и природной определенности человека, но преобразование присущей им меры действия уровнями особенного и единичного. На основе критического анализа идей отечественных и зарубежных мыслителей (Э.В. Баркова, В.Е. Давидович, Б. Латур, М.С. Каган, Ю.М. Федоров, А. Шюц), обосновывается гипотеза о специфическом способе бытия и функционирования культуры как внутренне противоречивом единстве объективированного субъекта и субъективированного объекта. Трактуя «вещь», «норму», «ценность» и «символ» в качестве основных и всеобщих форм, автор делает вывод об актуальности и методологической значимости для конкретно-научных исследований системного синтеза предметной (Э. Дюркгейм), нормативной (К. Леви-Стросс), ценностной (Г. Риккерт) и символической (Э. Кассирер) концепций культуры.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65728

Аннотация: Прослеживается становление биосоциокультурной модели природы человека, исходя из которой определяются основные исторические эпохи, тенденции и перспективы его бытия и развития в современном мире. Прогнозируется нарастающее усиление процессов и явлений, свидетельствующих о культуроцентристской модификации природы человека. Подчеркивается, что вопреки существующим опасениям (М. Бертильссон, Ж. Бодрийяр) данное обстоятельство означает не «конец» и не «имплозию» социальной и природной определенности человека, но преобразование присущей им меры действия уровнями особенного и единичного. На основе критического анализа идей отечественных и зарубежных мыслителей (Э.В. Баркова, В.Е. Давидович, Б. Латур, М.С. Каган, Ю.М. Федоров, А. Шюц), обосновывается гипотеза о специфическом способе бытия и функционирования культуры как внутренне противоречивом единстве объективированного субъекта и субъективированного объекта. Трактуя «вещь», «норму», «ценность» и «символ» в качестве основных и всеобщих форм, автор делает вывод об актуальности и методологической значимости для конкретно-научных исследований системного синтеза предметной (Э. Дюркгейм), нормативной (К. Леви-Стросс), ценностной (Г. Риккерт) и символической (Э. Кассирер) концепций культуры.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13388

Аннотация: Данная статья, выполненная в рамках философско-культурологического подхода, является частью исследовательской программы, направленной на экспликацию содержательного антагонизма архаического мифа как «раннего зеркала мира» и современной рекламы, теперь уже почти безрефлективно считающейся феноменом мифологического свойства. Тема жизненных сил, их сохранения и преумножения является одной из центральных как для классической мифологии, так и для рекламного дискурса, что и позволяет сделать специфику первобытного и «новейшего» рыночного витализма предметной областью детального изучения. Исследование проводится на основе компаративного метода, предполагающего сопоставление первобытной концепции жизненных сил, моделируемой посредством этнографического кросс-культурного анализа, с наиболее характерными, типическими, чертами рекламного витализма. В статье показано, что архаические воззрения и практики моделируют человека как ключевое звено вселенского круговорота витальной силы, как субъект ее владения, распределения и потребления. Напротив, рекламная концепция жизненных сил превращает рекламного героя в простого приобретателя очередной расфасованной стимулирующей дозы. Крайние формы такого редукционистского подхода приводят к тому, что субъектное бытие становится эксклюзивным атрибутом товарной субстанции, тогда как ее потребитель, лишенный собственного витального потенциала, репрезентирует воплощенное субъектное ничто.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65729

Аннотация: Данная статья, выполненная в рамках философско-культурологического подхода, является частью исследовательской программы, направленной на экспликацию содержательного антагонизма архаического мифа как «раннего зеркала мира» и современной рекламы, теперь уже почти безрефлективно считающейся феноменом мифологического свойства. Тема жизненных сил, их сохранения и преумножения является одной из центральных как для классической мифологии, так и для рекламного дискурса, что и позволяет сделать специфику первобытного и «новейшего» рыночного витализма предметной областью детального изучения. Исследование проводится на основе компаративного метода, предполагающего сопоставление первобытной концепции жизненных сил, моделируемой посредством этнографического кросс-культурного анализа, с наиболее характерными, типическими, чертами рекламного витализма. В статье показано, что архаические воззрения и практики моделируют человека как ключевое звено вселенского круговорота витальной силы, как субъект ее владения, распределения и потребления. Напротив, рекламная концепция жизненных сил превращает рекламного героя в простого приобретателя очередной расфасованной стимулирующей дозы. Крайние формы такого редукционистского подхода приводят к тому, что субъектное бытие становится эксклюзивным атрибутом товарной субстанции, тогда как ее потребитель, лишенный собственного витального потенциала, репрезентирует воплощенное субъектное ничто.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.12729

Аннотация: Философские воззрения одного из самых загадочных и неоднозначных духовно-нравственных искателей ХХ века, Петра Демьяновича Успенского, представлены как жизненный путь мыслителя, который в отличие от хроники жизненных фактов насыщен философской рефлексией, обладает внутренней психологической правдой, отражает событийность идей изнутри личной биографии человека-философа. Духовно-нравственные искания с философской точки зрения предполагают прежде всего некий поиск, процесс, живую стихию, в отличие от классических философских систем и квалификационных научных работ, которые по структуре и содержанию являются прежде всего изложением результатов завершенного исследования. Философия Петра Демьяновича Успенского рассмотрена не как система категорий, а как духовно-нравственные искания человека-философа. В этом смысле она обладает актуальным потенциалом творческого соучастия, переосмысления в актуальном запросе современности универсальных философских идей и вечных ценностей. Анализ и изложение сконцентрированы вокруг нескольких наиболее фундаментальных для его творчества идей: тайного знания, эзотерического христианства, экспериментальной мистики, четвертого измерения, многомерной вселенной, сверхчеловека, вечного возвращения и «психологической» эволюции человечества. Все они тесно взаимосвязаны и многогранно раскрываются во взаимном круговращении, иллюстрируют и дополняют друг друга. В очерке втором исследовательский интерес сосредоточен на так называемом «гурджиевском» периоде (1915 – 1924) творчества П. Д. Успенского, противоречиях отношений учителя с учеником, гурджиевской «системы» с оригинальными идеями Успенского. Это были годы плодотворной работы над новой моделью вселенной и методами психологической эволюции человечества и одновременно годы мытарств, душевного разлада и переоценки ценностей.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65730

Аннотация: Философские воззрения одного из самых загадочных и неоднозначных духовно-нравственных искателей ХХ века, Петра Демьяновича Успенского, представлены как жизненный путь мыслителя, который в отличие от хроники жизненных фактов насыщен философской рефлексией, обладает внутренней психологической правдой, отражает событийность идей изнутри личной биографии человека-философа. Духовно-нравственные искания с философской точки зрения предполагают прежде всего некий поиск, процесс, живую стихию, в отличие от классических философских систем и квалификационных научных работ, которые по структуре и содержанию являются прежде всего изложением результатов завершенного исследования. Философия Петра Демьяновича Успенского рассмотрена не как система категорий, а как духовно-нравственные искания человека-философа. В этом смысле она обладает актуальным потенциалом творческого соучастия, переосмысления в актуальном запросе современности универсальных философских идей и вечных ценностей. Анализ и изложение сконцентрированы вокруг нескольких наиболее фундаментальных для его творчества идей: тайного знания, эзотерического христианства, экспериментальной мистики, четвертого измерения, многомерной вселенной, сверхчеловека, вечного возвращения и «психологической» эволюции человечества. Все они тесно взаимосвязаны и многогранно раскрываются во взаимном круговращении, иллюстрируют и дополняют друг друга. В очерке втором исследовательский интерес сосредоточен на так называемом «гурджиевском» периоде (1915 – 1924) творчества П. Д. Успенского, противоречиях отношений учителя с учеником, гурджиевской «системы» с оригинальными идеями Успенского. Это были годы плодотворной работы над новой моделью вселенной и методами психологической эволюции человечества и одновременно годы мытарств, душевного разлада и переоценки ценностей.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.10886

Аннотация: В данной статье исследуется важный метод критической философии Иммануила Канта - трансцендентальная дедукция. Внимание сосредоточено на том, каким образом данный метод применяется в основных работах Канта по практической философии: в "Основоположениях метафизики нравов" и в "Критике практического разума". Цель статьи заключается в том, чтобы выяснить, представлена ли в практической философии Канта трансцендентальная дедукция основоположений практического разума, подобная трансцендентальной дедукции категорий чистого рассудка в «Критике чистого разума». Для решения проблемы приводится краткое изложение дедукции категорий рассудка, а затем логика рассуждений в основных сочинениях Канта по практической философии реконструируется, исходя из предпосылки, что структура дедукции в практической философии Канта должна быть аналогична уже известной структуре дедукции в спекулятивной. Показано, что в практической философии Канта действительно успешно проделана дедукция основоположений. Сделан вывод, что, вопреки распространенному в современном кантоведении представлению, в «Основоположениях» и во второй «Критике» представлен один и тот же проект дедукции. Проделана реконструкция метафизической и трансцендентальной дедукции в практической философии Канта. Устранена видимость логического круга, связанная с утверждением Канта о том, что свобода и безусловный практический закон взаимно обуславливают друг друга. Сделан вывод, что логика дедукции в практической философии, подталкивает к существенному расширению понятия «опыта» в философии Канта.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65731

Аннотация: В данной статье исследуется важный метод критической философии Иммануила Канта - трансцендентальная дедукция. Внимание сосредоточено на том, каким образом данный метод применяется в основных работах Канта по практической философии: в "Основоположениях метафизики нравов" и в "Критике практического разума". Цель статьи заключается в том, чтобы выяснить, представлена ли в практической философии Канта трансцендентальная дедукция основоположений практического разума, подобная трансцендентальной дедукции категорий чистого рассудка в «Критике чистого разума». Для решения проблемы приводится краткое изложение дедукции категорий рассудка, а затем логика рассуждений в основных сочинениях Канта по практической философии реконструируется, исходя из предпосылки, что структура дедукции в практической философии Канта должна быть аналогична уже известной структуре дедукции в спекулятивной. Показано, что в практической философии Канта действительно успешно проделана дедукция основоположений. Сделан вывод, что, вопреки распространенному в современном кантоведении представлению, в «Основоположениях» и во второй «Критике» представлен один и тот же проект дедукции. Проделана реконструкция метафизической и трансцендентальной дедукции в практической философии Канта. Устранена видимость логического круга, связанная с утверждением Канта о том, что свобода и безусловный практический закон взаимно обуславливают друг друга. Сделан вывод, что логика дедукции в практической философии, подталкивает к существенному расширению понятия «опыта» в философии Канта.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.13368

Аннотация: Вопрос о культурных и мировоззренческих причинах возникновения христианского искусства в позднеантичное время представляет собой и поныне малоизученную проблему. Истоки возникновения такого уникального явления как изобразительный канон, который определил самобытность византийского искусства также также остаются во многом неизвестны, на фоне сравнительной изученности канонического искусства. Статья затрагивает проблемы художественного освоения эстетического и духовного опыта в раннехристианскую и византийскую эпоху. Рассматривается проблема возникновения эстетических концепций и трансформация художественных канонов, смена эстетического модуса, отказ от идеи прекрасного и замена его идеей возвышенного. Особое внимание посвящено изучению путей и способов реализации анагогического опыта в искусстве и рассмотрению места творческой фантазии как особой формы эстетического опыта, суть которого заключается в способности человека усилием воли увидеть в уме образ, не являющийся воспоминанием реального. Специфика проблемы, лежащей на стыке эстетики, теологии, культурологии и искусствознания диктует необходимость применения междисциплинарных методов с привлечением максимально широкого круга источников. Канон предстает как набор правил и рекомендаций, обеспечивающих художественную фиксацию специфического для восточного христианства духовно-мистического опыта, называемого анагогическим. Канон выступает как механизм, регламентирующий работу творческого воображения мастера-иконописца. Само воображение определено как специфическая форма мнимого пространства, в котором и получают визуальное оформление, становятся образами умозрительные категории, постижение которых является целью и смыслом анагогического опыта.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65732

Аннотация: Вопрос о культурных и мировоззренческих причинах возникновения христианского искусства в позднеантичное время представляет собой и поныне малоизученную проблему. Истоки возникновения такого уникального явления как изобразительный канон, который определил самобытность византийского искусства также также остаются во многом неизвестны, на фоне сравнительной изученности канонического искусства. Статья затрагивает проблемы художественного освоения эстетического и духовного опыта в раннехристианскую и византийскую эпоху. Рассматривается проблема возникновения эстетических концепций и трансформация художественных канонов, смена эстетического модуса, отказ от идеи прекрасного и замена его идеей возвышенного. Особое внимание посвящено изучению путей и способов реализации анагогического опыта в искусстве и рассмотрению места творческой фантазии как особой формы эстетического опыта, суть которого заключается в способности человека усилием воли увидеть в уме образ, не являющийся воспоминанием реального. Специфика проблемы, лежащей на стыке эстетики, теологии, культурологии и искусствознания диктует необходимость применения междисциплинарных методов с привлечением максимально широкого круга источников. Канон предстает как набор правил и рекомендаций, обеспечивающих художественную фиксацию специфического для восточного христианства духовно-мистического опыта, называемого анагогическим. Канон выступает как механизм, регламентирующий работу творческого воображения мастера-иконописца. Само воображение определено как специфическая форма мнимого пространства, в котором и получают визуальное оформление, становятся образами умозрительные категории, постижение которых является целью и смыслом анагогического опыта.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.10617

Аннотация: Предмет исследования в статье - музыкальные стилизации в кинематографе на примере знаковых российских кинофильмов 1960-х – 1980-х гг. Прослеживается эволюция способов, форм и смыслов применения музыкальных стилизаций на протяжении истории кинематографа в ХХ в. На основе герменевтического понятия игры выявляются особенности стилизаций Дмитрия Шостаковича, Альфреда Шнитке, Сергея Курехина и других кинокомпозиторов, не только характеризующие авторский стиль композитора и режиссерскую концепцию кинофильма, но и отражающие идейно-художественные тенденции своего времени. Исследуются стилизации в контексте аудиовизуального контрапункта, в полисемантической структуре кадра, в эстетике визуального абсурда. Автором применялись: герменевтический метод интерпретации и понимания художественного произведения, историко-культурный подход, метод компаративистского анализа жанров и стилей музыкального искусства и кинематографа. Музыкальные стилизации в кинематографе впервые исследуются на основе герменевтического понятия игры, а также герменевтических понятий эстетического вчувствования, эстетического переживания, интерпретации, понимания, создания теоретической модели художественного произведения. Обосновывается понимание музыкальных стилизаций в кинофильме как игры в игровом пространстве. Делается вывод о наступлении этапа глобализации в мировом художественном процессе, выражающемся в частности в многокультурном характере современных музыкальных стилизаций в кинематографе.

DOI: 10.7256/2454-0757.2014.11.65733

Аннотация: Предмет исследования в статье - музыкальные стилизации в кинематографе на примере знаковых российских кинофильмов 1960-х – 1980-х гг. Прослеживается эволюция способов, форм и смыслов применения музыкальных стилизаций на протяжении истории кинематографа в ХХ в. На основе герменевтического понятия игры выявляются особенности стилизаций Дмитрия Шостаковича, Альфреда Шнитке, Сергея Курехина и других кинокомпозиторов, не только характеризующие авторский стиль композитора и режиссерскую концепцию кинофильма, но и отражающие идейно-художественные тенденции своего времени. Исследуются стилизации в контексте аудиовизуального контрапункта, в полисемантической структуре кадра, в эстетике визуального абсурда. Автором применялись: герменевтический метод интерпретации и понимания художественного произведения, историко-культурный подход, метод компаративистского анализа жанров и стилей музыкального искусства и кинематографа. Музыкальные стилизации в кинематографе впервые исследуются на основе герменевтического понятия игры, а также герменевтических понятий эстетического вчувствования, эстетического переживания, интерпретации, понимания, создания теоретической модели художественного произведения. Обосновывается понимание музыкальных стилизаций в кинофильме как игры в игровом пространстве. Делается вывод о наступлении этапа глобализации в мировом художественном процессе, выражающемся в частности в многокультурном характере современных музыкальных стилизаций в кинематографе.