DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15628

Аннотация: Статья посвящена ключевым проблемам изучения политических элит западными исследователями в XX в. Указываются основные направления изучения элит в современных социогуманитарных дисциплинах. Теории элит рассматриваются под углом зрения исторического подхода - в развитии во времени и в соотношении с конкретно-историческими условиями их формирования. Отмечается, что классические теории элит, сформулированные в конце XIX - начале XX в., предложили альтернативное, по сравнению с марксизмом, видение исторического процесса. Наиболее существенные различия касались природы правящего класса, перспектив классовой борьбы и построения эгалитарного общества. На протяжении XX в. шло интенсивное изучение политических элит, однако оно не привело к разработке единой общепринятой теории, объясняющей функционирование современных обществ. Исследователи приходили к полярным выводам, тесно связанным с разными методологическими установками и приоритетами в отборе фактического материала. Главные усилия были направлены на решение вопроса о соотношении элит и демократии. Доминировала тенденция отмежевания от классических теорий элит, в результате чего была утрачена методологическая цельность, появился сонм дефиниций и интерпретаций. В то же время западными авторами были предложены многочисленные инструменты идентификации и анализа политических элит, в принципиальном плане применимые к любому обществу. Использование имеющихся наработок учеными разных направлений может способствовать расширению междисциплинарных исследований.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66599

Аннотация: Статья посвящена ключевым проблемам изучения политических элит западными исследователями в XX в. Указываются основные направления изучения элит в современных социогуманитарных дисциплинах. Теории элит рассматриваются под углом зрения исторического подхода - в развитии во времени и в соотношении с конкретно-историческими условиями их формирования. Отмечается, что классические теории элит, сформулированные в конце XIX - начале XX в., предложили альтернативное, по сравнению с марксизмом, видение исторического процесса. Наиболее существенные различия касались природы правящего класса, перспектив классовой борьбы и построения эгалитарного общества. На протяжении XX в. шло интенсивное изучение политических элит, однако оно не привело к разработке единой общепринятой теории, объясняющей функционирование современных обществ. Исследователи приходили к полярным выводам, тесно связанным с разными методологическими установками и приоритетами в отборе фактического материала. Главные усилия были направлены на решение вопроса о соотношении элит и демократии. Доминировала тенденция отмежевания от классических теорий элит, в результате чего была утрачена методологическая цельность, появился сонм дефиниций и интерпретаций. В то же время западными авторами были предложены многочисленные инструменты идентификации и анализа политических элит, в принципиальном плане применимые к любому обществу. Использование имеющихся наработок учеными разных направлений может способствовать расширению междисциплинарных исследований.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15631

Аннотация: Предметом исследования является развитие Российского государства в дореволюционный период (1380–1917) в сравнительном анализе с Англией (1066–1640) и Францией (1214–1789). Объект исследования – одинаковые периоды развития в жизни этих трех стран: сеньоральная монархия, сословно-представительная монархия, абсолютизм. Автор прослеживает эволюцию отдельных элементов государства (армия, правительство, представительныe органы в центре и на местах). Значительное внимание уделено отношениям между государством и церковью. Целью работы является построение четкой синхронизированной схемы развития государственности в этих трех странах. Используется метод сравнительного анализа. В статье рассматриваются аналогичные процессы и события в этих трех государствах. Новизна исследования заключается в том, что впервые дается сравнительный анализ развития аналогичных процессов в истории России, Англии и Франции на протяжении нескольких веков. Основными выводами проведенного исследования являются следующие. Современная Англия возникла в 1066 г., Франция – в 1214 г., а Россия – в 1380 г. Поэтому аналогичные государственные процессы «отстают» от английских во Франции примерно на 150 лет, а в России – примерно на 300 лет. Аналогом английской Великой хартии вольностей (1215) является французский Великий мартовский ордонанс (1357) и Крестоцеловальная грамота Василия Шуйского (1606) в России. Соответствием парламента Англии (1265) являются французские Генеральные штаты (1413) и российский Земский собор (1565). Подвергается критике представление о капиталистическом периоде развития России с 1861 по 1917 г. и утверждается, что с началом революции в России в 1917 г. началась Великая российская буржуазная революция, завершившаяся в 1991 г. распадом СССР и крахом коммунистического режима. Эта революция положила начало так называемой капиталистической эре в истории славянско-православной языково-религиозной группы народов.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66600

Аннотация: Предметом исследования является развитие Российского государства в дореволюционный период (1380–1917) в сравнительном анализе с Англией (1066–1640) и Францией (1214–1789). Объект исследования – одинаковые периоды развития в жизни этих трех стран: сеньоральная монархия, сословно-представительная монархия, абсолютизм. Автор прослеживает эволюцию отдельных элементов государства (армия, правительство, представительныe органы в центре и на местах). Значительное внимание уделено отношениям между государством и церковью. Целью работы является построение четкой синхронизированной схемы развития государственности в этих трех странах. Используется метод сравнительного анализа. В статье рассматриваются аналогичные процессы и события в этих трех государствах. Новизна исследования заключается в том, что впервые дается сравнительный анализ развития аналогичных процессов в истории России, Англии и Франции на протяжении нескольких веков. Основными выводами проведенного исследования являются следующие. Современная Англия возникла в 1066 г., Франция – в 1214 г., а Россия – в 1380 г. Поэтому аналогичные государственные процессы «отстают» от английских во Франции примерно на 150 лет, а в России – примерно на 300 лет. Аналогом английской Великой хартии вольностей (1215) является французский Великий мартовский ордонанс (1357) и Крестоцеловальная грамота Василия Шуйского (1606) в России. Соответствием парламента Англии (1265) являются французские Генеральные штаты (1413) и российский Земский собор (1565). Подвергается критике представление о капиталистическом периоде развития России с 1861 по 1917 г. и утверждается, что с началом революции в России в 1917 г. началась Великая российская буржуазная революция, завершившаяся в 1991 г. распадом СССР и крахом коммунистического режима. Эта революция положила начало так называемой капиталистической эре в истории славянско-православной языково-религиозной группы народов.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.14995

Аннотация: В статье рассматриваются возможности и предпосылки реактуализации концепта псевдоморфозы в современных условиях. Точкой отсчета в исследовательской работе автора является концептуализация О. Шпенглера. При этом автор понимает и интерпретирует псевдоморфозу не только как глобальный исторический сдвиг, переломный момент в развитии общества, но и рассматривает псевдоморфность как некую определяющую характеристику, некое качество, присущее процессу исторического развития и обусловленное значительной ролью феномена псевдоморфозы в истории того или иного макросоциума. Исходя из того, что основным инструментом исследования является понятийный аппарат, автор характеризует основные понятия, которые используются в контексте концепции псевдоморфного развития России: псевдоморфоза, рецепция, инверсия; помимо этого, автор вводит понятие локального псевдоморфного пространства. Новизна подхода автора к проблеме связана с тем, что псевдоморфоза рассматривается не только как специфический исторический феномен, но и как тип развития, присущий определенным странам, в частности, России. Это предполагает более широкое понимание явления, чем было свойственно О. Шпенглеру. Автор обращает внимание на проблему рецепции социокультурного содержания в процессе псевдоморфозы, которое может заимствоваться неполно, выборочно, частично. Наконец, предлагаемая концептуализация предполагает осмысление механизмов псевдоморфного развития, в частности, феномена инверсии и «реванша» автохтонного, подавленного содержания.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66601

Аннотация: В статье рассматриваются возможности и предпосылки реактуализации концепта псевдоморфозы в современных условиях. Точкой отсчета в исследовательской работе автора является концептуализация О. Шпенглера. При этом автор понимает и интерпретирует псевдоморфозу не только как глобальный исторический сдвиг, переломный момент в развитии общества, но и рассматривает псевдоморфность как некую определяющую характеристику, некое качество, присущее процессу исторического развития и обусловленное значительной ролью феномена псевдоморфозы в истории того или иного макросоциума. Исходя из того, что основным инструментом исследования является понятийный аппарат, автор характеризует основные понятия, которые используются в контексте концепции псевдоморфного развития России: псевдоморфоза, рецепция, инверсия; помимо этого, автор вводит понятие локального псевдоморфного пространства. Новизна подхода автора к проблеме связана с тем, что псевдоморфоза рассматривается не только как специфический исторический феномен, но и как тип развития, присущий определенным странам, в частности, России. Это предполагает более широкое понимание явления, чем было свойственно О. Шпенглеру. Автор обращает внимание на проблему рецепции социокультурного содержания в процессе псевдоморфозы, которое может заимствоваться неполно, выборочно, частично. Наконец, предлагаемая концептуализация предполагает осмысление механизмов псевдоморфного развития, в частности, феномена инверсии и «реванша» автохтонного, подавленного содержания.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15648

Аннотация: Статья раскрывает особенности использования материалов личного происхождения и устной истории для восполнения пробелов в источниках по истории промышленных предприятий Севастополя на примере предприятий пищевой отрасли промышленности. В статье приводятся результаты проведенных автором интервью с сотрудниками, ветеранами и руководителями предприятий, анализируются возможности использования личных архивов для восполнения утрат источникового комплекса по истории советской промышленности Севастополя, рассматривается методика поиска интервьюируемых, работы с материалами личного происхождения и устной истории, оценивается значимость таких сведений для изучаемого периода. Автор констатирует, что только комплексное рассмотрение всех групп источников – архивных сведений и делопроизводственной документации, представительских материалов, источников личного хранения – позволяет воссоздать картину функционирования предприятия. Исследователь, изучающий советскую промышленность Севастополя, часто сталкивается с проблемой огромных утрат в источниковом комплексе, фрагментарных, плохо сохранившихся архивных фондов. Обращение к материалам устной истории, к личным коллекциям, отдельным людям – очевидцам событий становится неизбежным, изучаемый период предоставляет уникальную возможность не только изучить, но и фактически создать новые источники для последующих поколений исследователей, сохранить память о производственной традиции и порой сложных, героических страницах истории города.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66602

Аннотация: Статья раскрывает особенности использования материалов личного происхождения и устной истории для восполнения пробелов в источниках по истории промышленных предприятий Севастополя на примере предприятий пищевой отрасли промышленности. В статье приводятся результаты проведенных автором интервью с сотрудниками, ветеранами и руководителями предприятий, анализируются возможности использования личных архивов для восполнения утрат источникового комплекса по истории советской промышленности Севастополя, рассматривается методика поиска интервьюируемых, работы с материалами личного происхождения и устной истории, оценивается значимость таких сведений для изучаемого периода. Автор констатирует, что только комплексное рассмотрение всех групп источников – архивных сведений и делопроизводственной документации, представительских материалов, источников личного хранения – позволяет воссоздать картину функционирования предприятия. Исследователь, изучающий советскую промышленность Севастополя, часто сталкивается с проблемой огромных утрат в источниковом комплексе, фрагментарных, плохо сохранившихся архивных фондов. Обращение к материалам устной истории, к личным коллекциям, отдельным людям – очевидцам событий становится неизбежным, изучаемый период предоставляет уникальную возможность не только изучить, но и фактически создать новые источники для последующих поколений исследователей, сохранить память о производственной традиции и порой сложных, героических страницах истории города.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15624

Аннотация: Хотя структура и содержание «этнографического поля» радикально трансформировались, а сама этнологическая наука, очевидно, переориентируется с этнической на культурно-антропологическую орбиту, миф об этнографии как преимущественно полевой дисциплине сохраняет свое инерционное влияние в профессиональной среде. Однако научные практики – в прошлом и настоящем – свидетельствуют, скорее, о множественности исследовательских стратегий (в том числе, различных их комбинаций), чем о доминировании единственной. Эффективность той или иной стратегии определяется ее научной результативностью. В авторской гипотезе эмпирика и теоретическое обобщение – это не различные этапы, а качественно различные формы научной деятельности. Факты не предшествуют теории, а ровно наоборот – теория, задавая угол зрения и структурируя наше восприятие действительности, формирует предметное поле науки. Фактов вне теории не существует. Но и сама теория имеет отправной точкой индивидуальный дотеоретический опыт исследователя. Наши идейно-политические убеждения, наш культурный багаж и даже наш индивидуальный психологический профиль и личностный темперамент если не предопределяют жестко, то предрасполагают к выбору определенной исследовательской позиции. Таким образом, избранная исследователем стратегия есть проекция не столько рациональных калькуляций, сколько интуитивного (бессознательного) тяготения. Объективные обстоятельства – идейно-политический и культурно-ценностный контексты, уровень развития научной дисциплины, тип социализации – неизбежно проходят цепь опосредований через человеческую психику. Лишь в этом случае они способны оказать влияние на научные приоритеты исследователя.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66603

Аннотация: Хотя структура и содержание «этнографического поля» радикально трансформировались, а сама этнологическая наука, очевидно, переориентируется с этнической на культурно-антропологическую орбиту, миф об этнографии как преимущественно полевой дисциплине сохраняет свое инерционное влияние в профессиональной среде. Однако научные практики – в прошлом и настоящем – свидетельствуют, скорее, о множественности исследовательских стратегий (в том числе, различных их комбинаций), чем о доминировании единственной. Эффективность той или иной стратегии определяется ее научной результативностью. В авторской гипотезе эмпирика и теоретическое обобщение – это не различные этапы, а качественно различные формы научной деятельности. Факты не предшествуют теории, а ровно наоборот – теория, задавая угол зрения и структурируя наше восприятие действительности, формирует предметное поле науки. Фактов вне теории не существует. Но и сама теория имеет отправной точкой индивидуальный дотеоретический опыт исследователя. Наши идейно-политические убеждения, наш культурный багаж и даже наш индивидуальный психологический профиль и личностный темперамент если не предопределяют жестко, то предрасполагают к выбору определенной исследовательской позиции. Таким образом, избранная исследователем стратегия есть проекция не столько рациональных калькуляций, сколько интуитивного (бессознательного) тяготения. Объективные обстоятельства – идейно-политический и культурно-ценностный контексты, уровень развития научной дисциплины, тип социализации – неизбежно проходят цепь опосредований через человеческую психику. Лишь в этом случае они способны оказать влияние на научные приоритеты исследователя.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.14687

Аннотация: В статье рассмотрен вопрос, относящийся к проблеме шотландской эмиграции на европейский континент в XVII в. На основе документального материала, включающего свидетельства современников и королевскую корреспонденцию, прослеживается развитие служебной карьеры в Речи Посполитой шотландца Джеймса Марри. Этот представитель древнего шотландского клана, состоя на службе у польских королей из династии Ваза Сигизмунда III и Владислава IV, проявил себя в разных ипостасях – от придворного и королевского посланника до полковника в рядах польской армии. Отмечен факт популяризации его образа в художественных произведениях известного польского писателя Е. Рыхлинского Методология исследования основана на ретроспективном анализе, включающем сведения из документальных источников. Историко-генетический метод применен для выявления соотношения субъективного, личностного фактора в историческом развитии и объективных факторов. Новизна исследования заключается в рассмотрении малоизвестных в историографии событий, отражающих роль уроженца Шотландии в создании боеспособного польского флота в 20-е гг. XVII в. Материалы статьи могут быть рекомендованы всем интересующимся вопросами военной истории Польши, Шотландии, шотландской эмиграции в страны Восточной Европы в раннее Новое время.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66604

Аннотация: В статье рассмотрен вопрос, относящийся к проблеме шотландской эмиграции на европейский континент в XVII в. На основе документального материала, включающего свидетельства современников и королевскую корреспонденцию, прослеживается развитие служебной карьеры в Речи Посполитой шотландца Джеймса Марри. Этот представитель древнего шотландского клана, состоя на службе у польских королей из династии Ваза Сигизмунда III и Владислава IV, проявил себя в разных ипостасях – от придворного и королевского посланника до полковника в рядах польской армии. Отмечен факт популяризации его образа в художественных произведениях известного польского писателя Е. Рыхлинского Методология исследования основана на ретроспективном анализе, включающем сведения из документальных источников. Историко-генетический метод применен для выявления соотношения субъективного, личностного фактора в историческом развитии и объективных факторов. Новизна исследования заключается в рассмотрении малоизвестных в историографии событий, отражающих роль уроженца Шотландии в создании боеспособного польского флота в 20-е гг. XVII в. Материалы статьи могут быть рекомендованы всем интересующимся вопросами военной истории Польши, Шотландии, шотландской эмиграции в страны Восточной Европы в раннее Новое время.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15674

Аннотация: Традиционный тезис о бедственном материальном положении приходского духовенства в период империи отчасти соответствовал реалиям XVIII в., но в течение XIX – начала ХХ в. ситуация коренным образом изменилась. Видимые реальные доходы духовенства систематически росли и за 1760–1904 гг. увеличились на один причт примерно в 7 раз, в том числе от требоисполнения – в 5,8 раза, от земли – в 5 раз, за счет государственной дотации – в 14 раз. Главный фактор повышения доходов – увеличение числа прихожан, что вело к росту доходов, но одновременно и к увеличению пастырской нагрузки на клир в 2,7 раза за 140 лет. Все другие факторы, вместе взятые, имели примерно такое же значение. В начале ХХ в. доходы священников примерно равнялись заработкам людей умственного труда – земских врачей и учителей гимназий, младших чиновников и офицеров. Церковнослужители имели более скромный достаток, но все же как минимум выше среднего уровня сельского и городского населения: доход сельского причетника превышал заработок батрака в 4 раза, а жалованье сельского старосты – в 8 раз. Исследование основано на принципах историзма, научной объективности и системности; используются статистический и сравнительно-исторический методы. Впервые в историографии на основе статистических данных показано, что реальные доходы российского православного духовенства во второй половине XVIII—начале ХХ в. систематически росли и за 1760–1904 гг. увеличились на один причт примерно в 7 раз, в том числе от требоисполнения – в 5,8 раза, от земли – в 5 раз, за счет государственной дотации – в 14 раз.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66605

Аннотация: Традиционный тезис о бедственном материальном положении приходского духовенства в период империи отчасти соответствовал реалиям XVIII в., но в течение XIX – начала ХХ в. ситуация коренным образом изменилась. Видимые реальные доходы духовенства систематически росли и за 1760–1904 гг. увеличились на один причт примерно в 7 раз, в том числе от требоисполнения – в 5,8 раза, от земли – в 5 раз, за счет государственной дотации – в 14 раз. Главный фактор повышения доходов – увеличение числа прихожан, что вело к росту доходов, но одновременно и к увеличению пастырской нагрузки на клир в 2,7 раза за 140 лет. Все другие факторы, вместе взятые, имели примерно такое же значение. В начале ХХ в. доходы священников примерно равнялись заработкам людей умственного труда – земских врачей и учителей гимназий, младших чиновников и офицеров. Церковнослужители имели более скромный достаток, но все же как минимум выше среднего уровня сельского и городского населения: доход сельского причетника превышал заработок батрака в 4 раза, а жалованье сельского старосты – в 8 раз. Исследование основано на принципах историзма, научной объективности и системности; используются статистический и сравнительно-исторический методы. Впервые в историографии на основе статистических данных показано, что реальные доходы российского православного духовенства во второй половине XVIII—начале ХХ в. систематически росли и за 1760–1904 гг. увеличились на один причт примерно в 7 раз, в том числе от требоисполнения – в 5,8 раза, от земли – в 5 раз, за счет государственной дотации – в 14 раз.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15559

Аннотация: Рассматривается важная, но слабо освещенная в российской историографии проблема методов, которыми правители Древней Руси пользовалась при заключении договоров со своими восточными соседями. В первую очередь речь идет о половцах и волжских булгарах, являющихся непосредственными соседями северо-восточных и юго-восточных княжеств в XI–XII вв. На примерах показано, что самым существенным из методов являлось освидетельствование дружественных соглашений заключением брачного союза между элитами сторон. Обосновывается версия, что сам термин «брак», переводимый как «единение» (от «birak» – «соединение», «сочетание»), взят из тюркского языка и что первоначально он означал княжеское супружество с представительницей именно кипчакского народа. Булгарские отношения со степью были довольно сложными, что подтверждается исследованиями историков Татарстана и археологическими материалами. При раскопках ханских усыпальниц в древней столице Волжской Булгарии обнаружены захоронения мордовских и марийских женщин, которые являлись женами булгарских сановников. Принимая за основу нормы гражданского права средневековой эпохи, можно с уверенностью констатировать, что стать женами представителей булгарской знати они могли только в результате заключения взаимовыгодных союзов. Русские летописи сохраняют известия о подобных союзных соглашениях между русскими и булгарскими элитами.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66606

Аннотация: Рассматривается важная, но слабо освещенная в российской историографии проблема методов, которыми правители Древней Руси пользовалась при заключении договоров со своими восточными соседями. В первую очередь речь идет о половцах и волжских булгарах, являющихся непосредственными соседями северо-восточных и юго-восточных княжеств в XI–XII вв. На примерах показано, что самым существенным из методов являлось освидетельствование дружественных соглашений заключением брачного союза между элитами сторон. Обосновывается версия, что сам термин «брак», переводимый как «единение» (от «birak» – «соединение», «сочетание»), взят из тюркского языка и что первоначально он означал княжеское супружество с представительницей именно кипчакского народа. Булгарские отношения со степью были довольно сложными, что подтверждается исследованиями историков Татарстана и археологическими материалами. При раскопках ханских усыпальниц в древней столице Волжской Булгарии обнаружены захоронения мордовских и марийских женщин, которые являлись женами булгарских сановников. Принимая за основу нормы гражданского права средневековой эпохи, можно с уверенностью констатировать, что стать женами представителей булгарской знати они могли только в результате заключения взаимовыгодных союзов. Русские летописи сохраняют известия о подобных союзных соглашениях между русскими и булгарскими элитами.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15619

Аннотация: Предметом исследования являются некоторые аспекты истории сооружения в 1900–1904 гг. в столице Российской империи собственного офисного здания иностранного акционерного общества по производству и продаже швейных машин. В статье впервые вводятся в научный оборот неизвестные архивные материалы о строительстве дома в Петербурге для американской транснациональной корпорации «Компания Зингер». Новые документы позволили раскрыть взаимоотношения архитектора и заказчика, которые, как выяснилось, носили острый характер. Причиной послужило столкновение двух разных подходов к определению архитектурного облика возводимого здания в историческом центре столицы. Павлу Сюзору, выдающемуся архитектору и опытному общественному деятелю, приходилось преодолевать непонимание со стороны американских менеджеров особенностей градостроительных правил Петербурга и художественных вкусов жителей российской столицы. Период конфронтации длился примерно два года. В итоге возобладала точка зрения зодчего, который, с одной стороны, максимально учел требования заказчика, носившие деловой и функциональный характер. А с другой – сумел органично внедрить в классическую архитектурную среду дом, построенный в стиле модерн, но при этом не нарушить ансамблевости.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66607

Аннотация: Предметом исследования являются некоторые аспекты истории сооружения в 1900–1904 гг. в столице Российской империи собственного офисного здания иностранного акционерного общества по производству и продаже швейных машин. В статье впервые вводятся в научный оборот неизвестные архивные материалы о строительстве дома в Петербурге для американской транснациональной корпорации «Компания Зингер». Новые документы позволили раскрыть взаимоотношения архитектора и заказчика, которые, как выяснилось, носили острый характер. Причиной послужило столкновение двух разных подходов к определению архитектурного облика возводимого здания в историческом центре столицы. Павлу Сюзору, выдающемуся архитектору и опытному общественному деятелю, приходилось преодолевать непонимание со стороны американских менеджеров особенностей градостроительных правил Петербурга и художественных вкусов жителей российской столицы. Период конфронтации длился примерно два года. В итоге возобладала точка зрения зодчего, который, с одной стороны, максимально учел требования заказчика, носившие деловой и функциональный характер. А с другой – сумел органично внедрить в классическую архитектурную среду дом, построенный в стиле модерн, но при этом не нарушить ансамблевости.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15653

Аннотация: В статье посредством анализа художественной литературы оцениваются события Крымской войны (1853–1856) и на их фоне воссоздается художественный образ Севастополя. На примере произведений Л. Н. Толстого «Севастопольские рассказы» и М. М. Филиппова «Осажденный Севастополь» выявляется смысловое наполнение художественного образа, его структура и основные функции. Также обозначены ключевые историографические позиции по вопросу использования художественной литературы в качестве исторического источника. Приведены тематические примеры из работ историков, работавших с художественной литературой как историческим источником, – М. В. Нечкиной, С. О. Шмидта, Л. Н. Гумилёва, Г. Р. Наумовой. Для отображения неразрывной связи прошлого и настоящего применяется сравнительно-исторический метод, который позволяет определить роль образа и установить связь эпох. В связи с этим художественный образ рассматривается как проводник нравственных проблем, глубоких эмоций и своего рода «проявитель» исторического действия человека. Созданный классиками художественный образ города анализируется как источник исторических представлений о событиях, явлениях, людях. В статье показано, как героические персонажи из названных литературных произведений воздействуют на формирование социокультурного пространства Севастополя.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66608

Аннотация: В статье посредством анализа художественной литературы оцениваются события Крымской войны (1853–1856) и на их фоне воссоздается художественный образ Севастополя. На примере произведений Л. Н. Толстого «Севастопольские рассказы» и М. М. Филиппова «Осажденный Севастополь» выявляется смысловое наполнение художественного образа, его структура и основные функции. Также обозначены ключевые историографические позиции по вопросу использования художественной литературы в качестве исторического источника. Приведены тематические примеры из работ историков, работавших с художественной литературой как историческим источником, – М. В. Нечкиной, С. О. Шмидта, Л. Н. Гумилёва, Г. Р. Наумовой. Для отображения неразрывной связи прошлого и настоящего применяется сравнительно-исторический метод, который позволяет определить роль образа и установить связь эпох. В связи с этим художественный образ рассматривается как проводник нравственных проблем, глубоких эмоций и своего рода «проявитель» исторического действия человека. Созданный классиками художественный образ города анализируется как источник исторических представлений о событиях, явлениях, людях. В статье показано, как героические персонажи из названных литературных произведений воздействуют на формирование социокультурного пространства Севастополя.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.15676

Аннотация: С привлечением новых, относительно ранних (1745–1757 гг.) источников рассмотрены остававшиеся неразрешенными вопросы истории подаренной Московскому университету братьями Прокофием, Григорием и Никитой Демидовыми минералогической коллекции саксонского химика и минералога Иоганна Фридриха Генкеля, заложившей основу университетского музея. Обсуждается: где первоначально она находилась (уточняется написание названия и местоположение города); кем и когда была приобретена (А. Н. Демидовым, вероятно, в 1742–1743 гг.); сколькими подобными коллекциями владели Демидовы (не менее чем двумя купленными, а также собственной коллекцией, их дополнившей); когда и зачем эти собрания «путешествовали» по России (вопрос не получил однозначного разрешения); в каких городах и домах в них в это время находились, при каких обстоятельствах было официально оформлено их дарение университету. В данной статье использован хронологический метод анализа и изложения выявленного в ходе исследований документального материала Автор предлагает новое объяснение причины, по которой коллекция поступила в университет без описания, утверждает, что такое описание существовало, и выявляет его документальные следы. Отмечено знакомство с этой коллекцией М. В. Ломоносова, высказаны предположения о возможности ее использования в ходе его работы над «Российской минералогией». Рассмотрено, что из связанных с Демидовыми минералогических собраний могло иметь отношение к собранию Генкеля, в том числе являться его остатком. Затронут вопрос о связи минералогических коллекций Генкеля, купленных Демидовым, с Академией наук.

DOI: 10.7256/2454-0609.2015.1.66609

Аннотация: С привлечением новых, относительно ранних (1745–1757 гг.) источников рассмотрены остававшиеся неразрешенными вопросы истории подаренной Московскому университету братьями Прокофием, Григорием и Никитой Демидовыми минералогической коллекции саксонского химика и минералога Иоганна Фридриха Генкеля, заложившей основу университетского музея. Обсуждается: где первоначально она находилась (уточняется написание названия и местоположение города); кем и когда была приобретена (А. Н. Демидовым, вероятно, в 1742–1743 гг.); сколькими подобными коллекциями владели Демидовы (не менее чем двумя купленными, а также собственной коллекцией, их дополнившей); когда и зачем эти собрания «путешествовали» по России (вопрос не получил однозначного разрешения); в каких городах и домах в них в это время находились, при каких обстоятельствах было официально оформлено их дарение университету. В данной статье использован хронологический метод анализа и изложения выявленного в ходе исследований документального материала Автор предлагает новое объяснение причины, по которой коллекция поступила в университет без описания, утверждает, что такое описание существовало, и выявляет его документальные следы. Отмечено знакомство с этой коллекцией М. В. Ломоносова, высказаны предположения о возможности ее использования в ходе его работы над «Российской минералогией». Рассмотрено, что из связанных с Демидовыми минералогических собраний могло иметь отношение к собранию Генкеля, в том числе являться его остатком. Затронут вопрос о связи минералогических коллекций Генкеля, купленных Демидовым, с Академией наук.