Определение в Основных государственных законах Российской империи 1832-1892 гг. требований к системе, содержанию и реализации законодательных актов

Кодан Сергей Владимирович доктор юридических наук профессор, Заслуженный юрист Российской Федерации, главный научный сотрудник управления научных исследований, профессор кафедры теории государства и права Уральского государственного юридического университета 620137, Россия, Свердлвская область, г. Екатеринбург, ул. Комсомольская, 21, оф. 210 Kodan Sergei Vladimirovich Doctor of Law Honored Lawyer of the Russian Federation; Chief Scientific Associate, Department of Scientific Research Governance; Professor, Department of Theory of State and Law, Ural State Law University 620137, Russia, Sverdlvskaya oblast', g. Ekaterinburg, ul. Komsomol'skaya, 21, of. 210 svk2005@yandex.ru Другие публикации этого автора

Владимирова Галина Евгеньевна кандидат юридических наук доцент, кафедра теории и истории государства и права, Сургутский государственный университет г. Сургут, Энергетиков ул., 22 Vladimirova Galina Evgen'evna PhD in Law associate professor of the Department of Theory and History of State and Law at Surgut State University Surgut, ul. Energetikov 22 dosiavg@rambler.ru Другие публикации этого автора

Основные государственные законы Российской империи 1832-1892 гг. впервые в истории России установили не только основные параметры организации государственной власти и законодательного процесса, но и впервые определили систему параметров позитивного права – требования к его содержанию и реализации законодательств. В рамках данной статьи рассмотрим основные положения Основных законов в указанном плане.

Система источников позитивного права, общие признаки и порядок учета и хранения законов определялись в Основных государственных законах 1832 г. издания в подразделе «О форме законов и хранении их» (ст. 53-56). В них впервые была предпринята попытка выделить и определить специфику отдельных видов узаконений, а также вопросы учета и хранения законов ^[1].

Определение видов узаконений было установлено в ст. 53 Основных законов, в которой устанавливалось, что «законы издаются в виде уложений, уставов, учреждений, грамот, положений, наказов (инструкций), манифестов, указов, мнений Государственного совета и докладов, удостоенных высочайшего утверждения». Одновременно в примечании к ст. 53 определялась специфика нормативно-правовых актов, адресованных исключительно руководителям подразделений государственного аппарата, и устанавливалось, что «высочайшие повеления в порядке управления изъявляются сверх сего рескриптами и приказами». Далее в ст. 54 закреплялось требование обязательной подписи лично императором текста законодательного акта: «Новый закон и дополнения закона постановляется не иначе, как за собственноручным высочайшим подписанием», что придавало ему силу акта высшей юридической силы и отграничивало от так называемых объявляемых указов. Обычно подписывался лично документ (манифест, указ и др.), или на докладе или тексте узаконения следовала резолюция: «Быть по сему» с подписью царя.

Определение юридических признаков законодательных актов, закрепление отличия последних от других правовых документовв Основных государственных законах стало существенной новеллой в определении законодательной деятельности. В ст. 55 Основных законов назывались два вида правовых актов, не имеющих нормативно-правовой силы и носящих характер «изъяснения закона»: первым определялся порядок реализации узаконений – «установляется токмо образ его исполнения», а вторым давалось толкование закона – «определяется ис­тинный его разум». Указанные правовые акты ненормативного характера, в соответствии с той же ст. 55, имели особую форму и порядок доведения до сведения исполнителей: «Могут быть излагаемы по словесным высочайшим повелениям в виде указов, объявляемых местами и лицами, от верхов­ной власти к сему уполномоченными». В примечании к ст. 55 Основных законов был закреплен сложившийся в управленческой практике и узаконениях перечень должностных лиц, которые «к объявлению высочайших указов уполномочиваются» и к которым относились: председатели Общего собрания и департаментов Государственного совета, министры и главноуправляющие отдельными ведомствами, вице-канцлер, начальник Главного морского шта­ба е.и.в., сенаторы, члены и обер-прокурор Святейшего синода, го­сударственный секретарь, статс-секретари, дежур­ные генерал-адъютанты, а также «лица, кои особо будут на то уполномочены императорским величеством». Указанные положения закрепили традицию предоставления отдельным высокопоставленным чиновникам права выступать от имени главы государства, что подчеркивало их положение в бюрократической иерархии и степень доверия императора.

Функции хранения узаконений возлагались на Правительствующий сенат как «хранилище законов», как государственный депозитарий правовых актов, исходивших от главы государства, и государственный орган, ответственный за подлинность узаконений. В ст. 56 Основных законов указывалось, что «общее хранение законов полагается в Пра­вительствующем сенате», и «посему все законы, хотя бы они содержались в именных повелениях, данных особенно какому либо лицу или месту, долж­ны быть от тех мест и лиц вносимы в списках в Правительствующий сенат». Примечание к данной статье также закрепляло «общее распоряжение, по коему велено со всех именных высочайших указов, кроме подлежащих особливой тайне, вно­сить списки в Правительствующий сенат».

Нормативная база ст. 53 Основных законов использовала в качестве исходных сложившиеся в законотворческой практике наименования законодательных актов ^[2]. Требования ст. 54 (о подписании закона императором) опирались на Учреждение Государственного совета 1810 г., которое определяло требования к форме законодательных актов и обязательным их элементам (название, преамбула, содержание, место и время издания, подпись императора, контрассигнование председателем Государственного совета, заверение копии узаконения государственным секретарем). По поводу определения особенностей отдельных видов правовых актов (ст. 55) были использованы положения манифеста «Образование Государственного совета» от 1 января 1810 г., которым от законодательных актов отделялись и не принадлежали к ним правовые документы, содержащие «изъяснения, предписывающие только образ исполнения или устанавливающие истинный … разум» узаконений при их реализации «по возникшим сомнениям». Указанная статья исходила также из закрепленного указом Александра I от 29 августа 1814 г. разрешения Государственному совету во время отсутствия императора в столице (в связи в выездом в действующую армию) «по могущим встретиться обстоятельствам пояснять и пополнять существующие узаконения» при утверждении мнения совета императором. Он же с возвращением в Петербург указом от 10 января 1816 г. восстановил прежний порядок рассмотрения дел Государственным советом и утвердил форму доклада его мнения императору ^[3].

В Основных законах (прим. к ст. 53), была отражена и практика использования в правовом регулировании «объявляемых высочайших повелений», начавшаяся указом Екатерины II от 3 июля 1762 г. Им были конфирмированы (утверждены) состоявшие ранее в кругу особо уполномоченных лица и предписано впредь по объявляемым словесным повелениям от сенаторов, генерал-прокурора и президентов основных коллегий «непременное исполнение чинить» ^[4]. Дальнейшие узаконения в 1750-1830-е гг. распространили это требование и на других должностных лиц. Прием и объявление от имени императора словесно объявляемых высочайших повелений, которые принимались к безусловному исполнению, был установлен узаконениями для отдельных категорий должностных лиц: с 7 ноября 1762 г. – дежурные генерал-адъютанты; с 3 февраля 1763 г. – члены и обер-прокурор Святейшего синода, дежурные генерал-адъютанты и управляющий Кабинетом е.и.в.; с 27 июля 1801 г. – вице-канцлер и вице-президент Военной и Адмиралтейской коллегий; с 8 сентября 1802 г. – министры; с 1 января 1810 г. – председатель Общего собрания и председатели департаментов Государственного совета, государственный секретарь; с 25 июня 1811 г. – главноуправляющие отдельными ведомствами; с 27 февраля 1831 г. – начальник Главного морского шта­ба е.и.в. ^[5]. Обратим внимание, что второе примечание к ст. 55 указывало на «ограничения в силе объявляемых указов», которые были приведены в ст. 66 и рассматриваются далее.

Законоположения ст. 56 (о хранении законов) базировались на указах Петра I: от 11 мая 1719 г. – «о чем какие его царского величества именные указы в коллегиях или Санкт-Петербургской губернии и городовой канцелярии состоятся, а касаются правлению или ведению сенатскому (кроме тайных дел), с тех всех указов, для известия, в сенат копиями за руками, того же числа» и от 14 мая 1723 г. – «когда от его величества которой коллегии или канцелярии присланы будут письменные, или по словесным его величества приказам записаны указы, и о тех указах немедленно для ведома объявить в Сенате, чтоб, за неизвестием о таковых указах, не происходило в делах помешательства» В контексте создания «хранилища законов» особо следует выделить указ Петра I от 10 августа 1724 г., который определил механизм сосредоточения прежде изданных узаконений в Сенате. Им предписывалось в сенате «все его величества указы, которые состоялись в прошедшие времена не временные, но в регламенты надлежащие, разобрать, и на которое одно дело не один указ, снесть в один, и когда от его величества апробированы будут, и оные напечатать и прикладывать к регламентам, куда надлежат». Для обеспечения наведения порядка в узаконениях было предписано: «Ежели в некоторых коллегиях обретаются его величества именные указы, которые состоялись в прошлых годах в бывшей Ближней канцелярии, также и в других приказах и канцеляриях до состояния Сената и коллегий, а подлежат оные к вечному установлению, а не временные: с тех подать в Сенат точные копии за судейскими руками без замедления, дабы за неведением каких его величества указов упущено не было». В правление Александра I манифест «Об учреждении министерств» от 8 сентября 1802 г. четко закрепил правило: «Все именные императорского величества указы, кроме подлежащих особливой тайне, должны вноситься в Сенат от всех мест и лиц, которым оные даны будут»; это правило подтвердил также указ от 24 декабря 1714 г., изданный в связи с нарушениями указанного выше предписания ^[6].

Основные государственные законы 1842 г. положения ст. 53-56 прежнего их издания, 1832 г., оставили без изменения. Издание 1857 г. внесло коррективы лишь в нормативную базу/ Cт. 53 (о видах узаконений) была дополнена ссылкой на Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. ^[7]. Ст. 55 (об императорских повелениях) дополнялась ссылками на узаконения, определяющие предоставление такого права новым высшим должностным лицам ^[8]. Cт. 56 характеризовалась уточнением порядка учета вновь изданных законов ^[9]. Издание Основных законов 1892 г. лишь расширило нормативную базу ст. 55 в связи с расширением круга лиц, имеющих право объявлять высочайшие повеления. Его получили командующий императорской главной квартирой «во время путешествий императора» (1869 г.), главноуправляющий Кодификационным отделом при Государственном совете (1899 г.) ^[10].

Порядок доведения узаконений до государственных органов и подданныхрегламентировался в подразделе «О обнародовании законов» (ст. 57-58). Здесь также впервые были сведены вместе законоположения об обеспечении государственных учреждений и населения правовой информацией на официальном уровне.

Ст. 57 Основных законов требовала доведения узаконений для субъектов права: «Законы общие, содержащие в себе новое пра­вило, или пояснение, дополнение, либо отмену прежних законов, обнародываются во всеобщее известие Правительствующим Сенатом». Примечаниями к данной статье устанавливались определенные стадии обнародования узаконений. На первой стадии «закон предается от Сената тиснению, сообщается Святейшему Синоду и по­сылается присутственным местам и лицам при указать по установленной для сего форме» (прим. 1). Далее подчеркивалось, что «министры сами собою не приводят в действие никакого нового общего закона, не предъявив его в списке Правительствующему сенату и не получив от него указа для дальнейших распоряжений» (прим. 2). Это подчеркивало роль Сената как «хранилища законов» и органа, обеспечивающего законность в государственном управлении. При этом оговаривалось, что «постановления, не изменяющие и не дополняющие общих узаконений, но определяющие только распорядок местного исполнения и по предметам своим к общему сведению и наблюдению последующие, обращаются к исполнению единственно тех мест и лиц, к коим они по существу сво­ему принадлежат» (прим. 3). Согласно ст. 58, на местном уровне «обнародование закона в губернии принадлежит токмо губернскому правлению», и «он обнародывается без всякого сокращения, а тем паче изменения». Примечание к данной статье указывало, что «порядок обнародования законов в губерниях подробно излагается в IV части Свода Уставов благочиния» (14-й том Свода законов Российской империи).

Законодательную базу положений ст. 57 Основных законов (об обнародовании узаконений) составили указы Петра I: от 16 марта 1714 г., предписывающий: «Которые его царского величества именные указы … сенатские приговоры состоятся о всяких государственных генеральных делах, а надлежат ко всенародному объявлению, и те указы, … посылати по прежнему в губернии к губернаторам и в приказы к судьям, а для всенародного объявления велети в типографии печатать и продавать всем, дабы были о том ведомы»; от 27 апреля 1722 г., который предписывал рассылать для исполнения указы исполнителям с указанием: «Чтоб такое было, чтоб возможно то сделать», а также штрафовать за просрочку рапорта об исполнении (100 руб. с увеличением кратности по просроченным месяцам до четырех, а после пяти ссылать на вечную каторгу на галеры, «ежели законных причин не доложит») ^[11]. Позднее указ от 8 апреля 1725 г. подтвердил, что «о всех знатных делах, принадлежащих к ведению народному, публичные, кроме секретных ведомостей, присылать … для печатания … из коллегий и канцелярий… для печати в народное ведение» типографией Академии наук, а указ от 1 мая 1728 г. вновь указал на прежнее требование о представлении к печати узаконений, «кроме секретных и не принадлежащих к народному известию» ^[12]. При Екатерине II последовал весьма примечательный именной указ «О признании публикуемых указов действительными, когда они будут печатные» от 17 марта 1764 г., издание которого мотивировалось тем, что «простой народ … нередко обманываем бывал списками ложных от ее императорского величества и от сенатов указов, которые вымышляются и составляются единственно от злых людей» и которые народ приводят «в неизвестность и смущение». Поэтому императрица решила истребить «зло в самом корне» и «единожды навсегда освободить подданных … от всяких впредь подобных», для чего повелела Сенату объявить, что «отныне никакие указы и манифесты для всенародного сведения и исполнения, от имени ее императорского величества собственно, или от Сената издаваемые, не должны быть признаваемы за действительные, кроме печатных». При этом предписывалось узаконения «обнародовать обыкновенным образом, печатными на публичных местах прибиваемыми и в церквях прочитываемыми листами во всех провинциях империи». Она также в 1771 г. указом возложила на московские департаменты Сената обязанность доводить сенатские указы до присутственных мест Москвы ^[13]. Указ Александра I «О правах и обязанностях Сената» от 8 сентября 1802 г. подтвердил, что Правительствующий сенат есть «хранитель законов», и «все именные императорского величества указы, кроме подлежащих особливой тайне, должны вноситься в Сенат от всех мест и лиц, которым оные даны будут» ^[14]. Это Александр I подтвердил указанием Комитету министров от 30 января 1819 г. ^[15].

Положения ст. 58 Основных законов (о порядке обнародования узаконений в губерниях) опирались на Учреждения для управления губерний 1775 г., где указывалось: «Правление (губернии) наместническое есть то место, которое … обнародывает и объявляет повсюду в подчиненных оному областях законы, указы, учреждения, повеления и приказания императорского величества, и выходящие из Сената и из прочих государственных мест, на то власть имеющих». Изданный в 1782 г. Устав благочиния возложил на полицию надзор за распространением различного рода ложных «узаконений» и указывал, что «управа благочиния не дозволяет в городе гражданину вчинать новизну в том, на что узаконение есть; всякую же новизну, узаконению противную, пресекает в самом начале». Характерно, что Екатерина II указом от 2 мая 1783 г. развила данные положения Устава благочиния «в пресечение всякой новизны узаконению» и предписала производить публикацию узаконений («кои для народного сведения публикуются от наместнического правления в городах через городничих и управу благочиния, а в уездах через земских исправников и нижние земские суды») только «печатными листами», а также чтобы «никаким под именем манифестов и указов письменным спискам, яко пасквилям, многократными указами запрещенным, никто не верил, с тем подтверждением, чтоб впредь с таковыми ложными и вредными сочинениями поступаемо было по силе прежде опубликованных о том указов непременно» ^[16].

Основные государственные законы 1842 и 1857 гг. издания положения ст. 57-58 не изменили. Издание 1892 г. лишь расширило нормативную базу ссылкой на высочайше утвержденный Доклад главноуправляющего Кодификационным отделом при Государственном совете от 19 декабря 1899 г. ^[17].

Действие узаконений во времени определялось группой статей Основных законов, объединенных под общим подзаголовком «О сроке, с коего начинается действие закона» (ст. 59-61). Эти законоположения имели важное практическое значение для реализации узаконений в целом и были прописаны достаточно тщательно.

Время начала действия закона устанавливала ст. 59 Основных законов, которая предусматривала, что «закон получает обязательную силу не прежде, как со дня его объявления. В присутственных местах каждый закон воспримет свою силу и должен быть прилагаем к делам не прежде, как со дня получения его в том месте, к исполнению коего оный подлежит».

Обратное действие законодательных актов ограничивалось – ст. 60 формулировалось общее правило: «Закон действует токмо на будущее время», и «никакой закон не имеет обратного действия, и сила оного не распространяется на деяния, совершившиеся прежде его обнародования». При этом ст. 61 установила два изъятия из общего правила о запрете обратной силы закона, «когда в законе именно сказано, что он есть токмо подтверждение и изъяснение смысла закона прежнего», и «когда в самом законе постановлено, что си­ла его распространяется и на времена, предшествовавшие его обнародованию».

Ст. 59 Основных законов (о времени вступления в юридическую силу узаконений) базировалась на предписании Устава благочиния 1782 г.: «Управа благочиния не взыскивает с людей исполнения по закону, буде закон не обнародован», и утвержденном 31 августа 1825 г. Александром I мнении Государственного совета: «Если бы указу … дать силу и действие общего закона, то должно прежде всего опубликовать оный и потом уже прилагать к делам, считая действие его не со дня состояния, но со дня публикации и даже со дня получения его в каждом месте» ^[18].

Ст. 60 (об обратной силе закона) исходила из предписания указа от 18 декабря 1785 г., который определял, что «имеет свою силу … всякий закон на времена будущие после издания его», и утвержденных Александром I мнений Государственного совета (от 23 ноября 1817 г., от 31 октября 1821 г. и от 10 апреля 1823 г.), в которых указывалось, что «никакой закон обратного действия не имеет», и «каждый закон имеет действие токмо на будущее время» ^[19]. Характерно, что обратное действие закона в законодательстве связывалось и с нарушением в отдельных делах принципа справедливости. В этом отношении характерно Положение Комитета министров «О сроке службы канцелярских чиновников, определяющихся в Кавказскую область с чином коллежского асессора» от 10 декабря 1828 г., на которое сделана ссылка в Основных законах и которое установило новый срок службы в три года «в отношении тех только чиновников, кои впредь определены будут», но в отношении «ныне там на службе находящихся правила сего не распространять, ибо сие было бы несправедливо и противно тому общему правилу, что никакой закон обратного действия иметь не может» ^[20].

Положения ст. 64 (об изъятии в запрете обратной силы закона) опирались на указ от 7 августа 1825 г., который устанавливал, что никакой закон обратного действия, «без точного в оном о сем постановления, иметь не может», а также приводили в качестве примера отсылку к указам от 24 сентября и 26 октября 1825 г., которые прямо предписывали распространить действие прежних узаконений на вновь возникшие правовые отношения ^[21].

Основные государственные законы 1842 и 1857 гг. издания корректив в ст. 59-61 Основных законов 1832 г. издания не внесли. Издание Основных законов 1892 г. несколько расширило нормативную базу ст. 59 высочайше утвержденным мнением Государственного совета от 22 декабря 1862 г. «Об издании Собраний и распоряжений правительства» – периодического хронологического издания вновь издаваемых узаконений, в котором предписывалось «помещать все манифесты, высочайшие повеления, указы Сената, трактаты и постановления, имеющие силу закона и подлежащие впоследствии внесению в Полное собрание законов Российской империи» ^[22]. Но и ст. 59 также была дополнена примечанием о порядке введения в действие узаконений в чрезвычайных обстоятельствах. Оно базировалось на высочайшем повелении «О призыве запаса армии и флота на действительную службу» от 16 июня 1884 г., в котором указывалось, что такое повеление, «объявленное по империи военным министром, управляющим морским министерством и министром внутренних дел, немедленно приводится в исполнение, хотя бы указ о том Правительствующего сената не был получен на местах. О воспоследовании сего повеления все надлежащие установления и лица уведомляются, с соблюдением порядка подчиненности, телеграммами или посредством курьеров и эстафет, без всякого промедления» ^[23].

Требования к реализации узаконений Основные законы устанавливали в подразделе «Об исполнении и применении закона» (ст. 62-71). В нем впервые в истории российского законодательства были объединены и системно выстроены принципы обеспечения законности в деятельности государственного аппарата и реализации узаконений подданными: требования знания законов подданными, всеобщности действия закона и равенства перед законом, законности и справедливости решений при рассмотрении дел, а также определены механизмы обеспечения законности – пределы толкования и усмотрения правоприменителя, ограничение круга высших должностных лиц, объявляющих правовые решения от имени императора, отграничения узаконений от актов толкования и применения права.

Презумпция знания закона была четко прописана в Основных законах в ст. 62: «Никто не может отговариваться неведением закона, когда он был обнародован установленным порядком». Это положение не только выступало в качестве принципа правового регулирования, но и обеспечивало требование к государству официально публиковать узаконения.

Принцип всеобщности закона и равенства перед законом – распространения равных его требований на всех субъектов права – был определен в ст. 63: «Закон, в надлежащем порядке обнародо­ванный, должен быть свято и ненарушимо исполняем всеми и каждым, как подданными, так и иностранцами, в России пребывающими, поколику то до них принадлежать может, без различая званий, чина и пола». Данная статья также требовала, чтобы были реализованы и «правила, изложенные в Своде уголовных законов и в разных уставах, о наказаниях за нарушение законов» ^[24].

Принципы беспристрастности правоприменителя и справедливости решения дел определяла ст. 64, которая предписывала, что «законы должны быть исполняемы беспристрастно, не смотря на лица и не внимая ни чьим требованиям и предложениям». Это положение должно было обеспечить как соблюдение законности правоприменительной деятельности, так и воспрепятствовать вопиющим злоупотреблениям в государственном управлении.

Определение пределов толкования узаконений и усмотрения правоприменителя при решении дел выступало гарантией реализации воли верховной власти как законодателя и обеспечения законности. Часть 1 ст. 65 Основных законов установила, что «законы должны быть исполняемы по точному и буквальному смыслу оных без всякого изменения или распространения». Далее часть 2 ст. 65 уточняла: «Все без изъятия места, не исключая и высших правительств, во всяком случае должны утверждать определения свои на точных словах закона, не переменяя в них, без доклада императорскому величеству, ни единой буквы и не допуская обманчивого непосто­янства самопроизвольных толкований». В части 3 ст. 65 определялся общий подход к разрешению коллизионных ситуаций – противоречий между различными действующими узаконениями. В ней устанавливались следующие три этапа действий правоприменителя в случае выявления противоречий между действующими узаконениями, регулирующими одни и те же общественные отношения: (1) «если … по различию буквального смысла узаконений встретилось затруднение в избрании и при­ложении закона к рассматриваемому делу» и (2) «по невозможности согласить букваль­ный смысл одного закона с таковым же другого», то (3) необходимо «следовать общему духу законо­дательства и держаться смысла, наиболее оному соответствующего». Особенно это относилось к окончательному разрешению дел «в высших местах».

Ограничение юридической силы и содержания для словесно объявляемых указов императора также должно было гарантировать точную передачу воли монарха и обеспечить законность в государственном управлении. Ст. 66 Основных законов в п. 1 предупреждала возможность какого-либо злоупотребления правом высшей бюрократии давать предписания от лица главы государства: «Никакой закон, за собственноручным высочайшим подписанием изданный, не может быть отменен указом объявляемым». Далее в п. 2 обозначался круг вопросов, которые находились исключительно в ведении императора и не могли быть решены без правового акта, непосредственно исходящего и подписанного монархом: «Объявляемый указ не может иметь силы в делах: о лишении жизни, чести или имущества, об установлении и уничтожении налогов, о сложении недоимок и казенных взысканий и об отпуске денежных сумм свыше тех, кои особыми постановлениями ограничены, о возведении в дворянство и лишении оного, и о производстве в чины первых шести классов и из 9-го в 8-й класс».

Отграничение узаконений от актов применения права также было направлено на обеспечение верховенства закона в правоприменительной деятельности. Для этого ст. 67 Основных законов устанавливала отличие указа императора, содержавшего нормативно-правовые предписания, от указа правоприменительного характера (так называемый «сепаратный указ») и определяла, что указ, «состоявшийся по частному делу … не имеет силы закона» при условии «если в нем не будет именно означено, что он распространяется в подобных случаях и на будущее время, и … если он не будет надлежащим порядком обнародован». Одновременно достаточно четко прописывался и отказ от использования судебного прецедента в качестве источника позитивного права. Ст. 68 определяла, что «окончательное судебное решение частного дела имеет силу закона для того дела, по коему оно состоялось». При этом примечание к данной статье отсылало к другим разделам Свода законов Российской империи: «Ср. узаконения, приведенные в Сводах гражданских и уголовных законов». Далее в ст. 69 разъяснялось, что «судебные решения дел частных хотя мо­гут быть приводимы в пояснение в докладах, но не могут быть признаваемы законом общим, для всех обязательным, ни … служить основанием окончательных решений по делам подобным».

Исключительное право монарха на отмену действия узаконений по отдельным делам и предоставлению привилегийОсновные законы все же закрепили. Это не противоречило праву императора как законодателя отменить действие общего закона в отношении отдельного решения главы государства. По этому поводу ст. 70 Основных законов определяла, что «высочайший указ, по частному делу последовавший, или особенно на какой либо род дел состоявшийся, по сему именно делу или роду дел отменяет действие законов общих», а ст. 71 указывала и на то, что императору принадлежали полномочия предоставить исключительное право на какие-либо льготы отдельным субъектам права: «Привилегии, дарованные верховною самодер­жавною властью частным лицам или обществам, изъемлют их от действия общих законов по тем предметам, на которые в тех привилегиях содержатся точные постановления». При этом систематизаторы не смогли найти прямого указания на это положение в изданных узаконениях и ограничились примечанием: «Сие явствует из самого существа привилегий и из образа применения оных».

Положения ст. 62-71 Основных законов отразили более чем вековую практику российской верховной власти: опираться в государственном управлении на закон и законность. Положения данных статей базировались на обширной группе узаконений, изданных в различные правления российских императоров – от Петра I до Николая I.

Положения ст. 62 (о презумпции знания закона) основывались на узаконениях Петра I: указы от 10 апреля 1716 г., от 9 февраля 1720 г., от 22 января и 25 сентября 1724 г. предписывали рассылать и читать начальством военнослужащим и чиновникам узаконения, «дабы неведением никто не отговаривался» ^[25]. Устав благочиния 1782 г. также предусмотрел обеспечение знания закона подданными через определение процедур его обнародования, а управам и руководителям подразделений центральных и местных государственных органов предписал: своим подчиненным «читать и перечитывать узаконения и учреждения, … дабы … учинились известнее и в памяти возобновлялось положенное на них» ^[26]. Таможенный устав по европейской торговле от 14 декабря 1819 г. четко указывал, что «неведением закона никто, российский подданный ни иностранный, оправдываться не может» ^[27]. На необходимость обязательного доведения до сведения населения узаконений как условие обеспечения знания закона обращал внимание в одном из первых своих указов (от 26 ноября 1825 г.) и Николай I (в период междуцарствования) ^[28].

Ст. 63-54 (о всеобщности и равенстве перед законом, беспристрастности и справедливости при рассмотрении дел) уходили истоками к ст. 1 Соборного уложения 1649 г., которое требовало «судом судити и расправа делами по государеву указу», но основной их базой стали узаконения Петра I. Воинский устав 1716 г. в арт. 35 определил, что «все указы, которые … объявятся, имеет каждый необходимо исполнять», а если «кто тому явится противен, оный достойна себя при сем упомянутого наказания сочинил» ^[29]. Указ от 4 февраля 1719 г. предписывал решать дела строго по закону, «без меньшей волокиты и напрасных убытков челобитчикам, … а наипаче призирать бедных людей, вдов и сирот безгласных и безпомощных, которым самое его царское величество всемилосердным защитителем есть и взыскателем обид их напрасных от насильствующих». Указ от 4 мая 1720 г. требовал, чтобы суд был «истинный и нелицемерный», а «дело «вершить по надлежащим указам без помешательства». Морской устав 1720 г. подтвердил требование «исполнять все объявленные указы» ^[30]. Указ «О должности Сената» в 1718 г. требовал от сенаторов знания и соблюдения узаконений и обращал внимание на то, что «презрение указов ничем рознится с изменою» и даже более опасно, поскольку, «услышав измену, всяк остережется», а несоблюдение законов «никто вскоре почуствен, но мало по малу все разорится, и люди в непослушании останутся», поэтому «ничто иное, токмо общая погибель следовать будет, как то о греческой монархии явный пример имеем» ^[31].

Заметим, что петровские узаконения последовательно проводили в жизнь требования строгого и неуклонного соблюдения законов в деятельности государственного аппарата. Так, например, приведенный в качестве базы Основных законов указ от 17 апреля 1722 г. предписывал решать управленческие дела «по регламентам» и подчеркивал (в связи с казнью за злоупотребления бывшего сибирского губернатора кн. М.П. Гагарина), что любой злостный «нарушитель прав государственных и противник власти казнен будет смертью безо всякой пощады, и чтобы никто не надеялся ни на какие свои заслуги, если в сию вину впадет». С введением в 1711 г. должности фискалов с полномочиями тайного надзора за деятельностью государственного аппарата петровский указ от 12 июля 1722 г. вменил в их обязанность следить, чтобы «посылаемые для публики указы публикованы», а предписанное ими «исполняемо было во всем непременно без упущения времени» ^[32].

Послепетровские правления также характеризовались вниманием верховной власти к вопросам соблюдения законности в практике применения узаконений. Так, императрица Елизавета Петровна в указе от 12 декабря 1741 г. обращала внимание на отступления от требований законодательства Петра I и обязывала все «указы и регламенты наикрепчайшее содержать и по них неотменено поступать во всем» ^[33]. В правление Екатерины II Наставление губернаторам от 21 апреля 1764 г. предписывало должностным лицам, чтобы «правосудия и истина во всех судебных подчиненных ему обитали, и чтоб ни знатность вельмож, ни сила богатых совести и правды помрачать, а бедность вдов и сирот … в делах справедливых утиснена не была», а чиновников и судей «нерадивых о должности своей, или порочных людей приметить, … понуждать и исправлять их разными в законах изображенными образы; а в случае безнадежного исправления имеет власть отрешить от места» ^[34]. Затем и Учреждения для управления губерний 1775 г. требовали от губернских властей действовать «точно в силу закона» и «по точной силе и словам закона, несмотря ни на чьи требования или предложения», а Устав благочиния 1782 г. указывал на то, что «управа благочиния с иногородних, иностранных и иноверных, равно как и с природных, взыскивает исполнения узаконений по гражданству» ^[35]. Император Павел I в Учреждении об императорской фамилии 1797 г. подчеркнул распространение действия законов и на членов императорского дома ^[36].

Особенно четко правовое оформление требования соблюдения законов просматривается в правление Александра I. В этом отношении наиболее показателен указ Сенату «О непреступлении губернаторами пределов власти, назначенной им законами» от 16 августа 1802 г., в котором, подтвердив «о точном исполнении законов», в 18 пунктах император расписал систему требований к местным властям о соблюдении законности по отдельным направлениям реализации управленческой деятельности, и прежде всего, «чтоб в решении дел не смотрели ни на какое лицо, ни на какие предложения, тем менее на партикулярные письма, хотя бы первейших людей в государстве; но поступали бы в решении дел на точной силе и по словам законов» ^[37]. Этот указ, правда, во многих губерниях не выполнялся, и был подтвержден повторным указом от 30 ноября 1814 г. ^[38]. В указе «О неприкосновенности прав, представленных дворянству»от 21 марта 1803 г. монарх говорит о «сохранении прав каждого состояния», а Общее учреждение министерств от 25 июня 1811 г. требует «точного исполнения» законов от всей системы министерского управления ^[39].

Положения ст. 65 (определение пределов усмотрения правоприменителя при решении дел) базировались на манифесте Екатерины II от 15 декабря 1763 г., который указывал, что государственный орган «имеет принадлежащие ему … дела решать … на точном разуме законов» ^[40]. На это же указывали и Учреждения об управлении губерний 1775 г., требовавшие следовать «словам закона» ^[41].

В правление Александра I Общее учреждение министерств от 25 июня 1811 г. подчеркнуло исключительное право императора на законодательную власть и издание законов и однозначно определило, что власть министерств относится исключительно к «порядку исполнительному», и поэтому «никакой новый закон, никакое учреждение или отмена прежнего не могут быть установляемы властью министра», а изданные узаконения он обязан привести в «точное исполнение» ^[42]. Позднее указом от 28 мая 1818 г. (по конкретному делу, содержащему «неправое решение») было предписано, что правоприменительное решение должно быть основано «на точном разуме существа дела» и «прописанных узаконений», а также наложено наказание на ряд чиновников «за превратное истолкование законов» ^[43].

И в дальнейшем Александр I обращал внимание на необходимость при решении дел руководствоваться исключительно законом. В указе от 29 июля 1821 г. в связи с пассивной позицией сенаторов при рассмотрении дел в Сенате, которые чаще всего следовали мнению генерал-прокурора (министра юстиции) или обер-прокуроров департаментов, император отмечал, что «таковые действия … противны порядку и не совместны с достоинством верховного судилища», и предписал сенаторам, чтобы «они при решении дел излагали свои мнения свободно, не стесняясь ни в чем и основывая суждения свои единственно на прямом разуме законов». Указом от 31 октября 1823 г. царь утвердил мнение Государственного совета о недопустимости толкования, выходящего за пределы общих требований закона, и указал, что «если бы по множеству узаконений и указов и встретилось затруднение в избрании и приложении закона, под который рассматриваемое дело подходит, то в таких случаях, находясь в невозможности согласить буквальный смысл одного закона с таковым же смыслом другого, самая необходимость предписывает, особенно в высших судебных инстанциях, следовать общему духу законодательства и держаться точному смыслу законов, сему общему духу законодательства соответствующих» ^[44].

Еще более четко требование к дословному исполнению законов было сформулировано Николем I в указе от 27 июня 1826 г.: закон «должен быть исполняем по точному и буквальному смыслу оного без всякого изменения или распространения». В дальнейшем его же указ от 9 августа 1828 г. указал на недопустимость при реализации узаконений направлять их исполнителям с сокращением или с искажением первоначального содержания – вносить «изменения в мысли» ^[45].

Предписания ст. 66 Основных законов (о содержании словесно объявляемых указов императора) опирались на узаконения Екатерины II: указ от 3 июля 1762 г. запрещал принимать к исполнению повеления, связанные с тяжкими наказаниями (лишением жизни, чести и имения) и высокими наградами (свыше более 10 тыс. руб., деревнями и чинами), а Устав благочиния 1782 г. запрещал и требовать их исполнения ^[46]. В правление Александра I манифест «Об учреждении министерств» от 8 сентября 1802 г. требовал, чтобы решения императора по докладам министров и объявляемые ими словесные указы императора не содержали «ни отмены существующих законов, ни введения или учреждения новых», а указ от 29 мая 1806 г. подчеркнул, что объявленный министром указ не может состояться «в отмену общих законов, за подписанием нашим изданных» ^[47]. Общее учреждение министерств от 25 июня 1811 г. уже прямо запрещало не только исполнять объявляемые министрами словесные указы, которыми «отменялся закон или учреждение, за собственноручным подписанием изданное», но предписывал требовать подтверждения этого министром, а при получении последнего «внести представление в Правительствующий сенат» ^[48]. Характерно также и то, что на время длительного выезда императора из столицы (два указа от 3 апреля 1812 г., а также указы от 29 августа 1814 г. и 10 января 1816 г.) полномочия Государственного совета по изданию общеобязательных актов могли быть повелением царя расширены: совету на данный период делегировалось, «по могущим встретиться обстоятельствам, пояснять и пополнять существующие узаконения», но запрещалось «постановление новых законов», «установление или уничтожение оных», а также «возведение в дворянское достоинство, лишение оного и наказание дворян по делам уголовным» (эти запреты и перешли в рассматриваемую ст. 66 Основных государственных законов). По возвращении государя в столицу возвращался и общий порядок издания узаконений, в котором право законотворчества принадлежало исключительно императору ^[49].

Ст. 67-71 Основных законов (об отграничении узаконений от актов при­менения права и о неприменении частых решений императора в качестве нормативных) уходили истокам к указу Петра I от 15 июня 1714 г., ко­тором предписывалось «вершить дела» по Уложению 1649 г., решения по «се­паратным указам отнюдь не делать», т.е. запрещалось использовать при рассмотрении дел государственными органами исходящие от царя правоприменительные акты – указы по частным делам и установлению привилегий и др., которые «учинены не в образец». Его же указ, последовавший 15 октября 1719 г., предписал: «Всякие надлежащие его великого государя дела … управ­лять … без всякого отлагательства по старому уложению и по новосостоя­тельным его же великого государя указам, которые в пополнение того же уложения всенародно напечатаны, а не по сепаратным и не примерным делам» ^[50]. Позд­нее указом Павла I от 22 февраля 1798 г. было ука­зано, что при реше­нии дел государственные органы «не должны брать … примером частные предписания Правительствующего сената» ^[51]. А в дальнейшем Александр I указом от 21 марта 1803 г. обращает внимание на то, что при наличии указа, который «по частным судным не согласен с прочими узаконениями», нельзя обращаться за пересмотром дела, как решенного императором неправомерно, а указом от 31 марта 1825 г. устанавливает, что нельзя пересматривать дела при уже вынесенном решении «в противность высочайшей резолюции». Он же 31 августа 1825 г. утвердил мнение Государственного совета о том, что для применения положений указа по частному делу в качестве нормативно-правового акта необходимо было первоначально придать ему силу узаконения, опубликовать и «потом уже прилагать к делам, считая действие его … со дня получения его в каждом месте»^[52]. Этими положениями четко определился запрет на использование административного и судебного прецедента в правоприменительной практике. Эти положения были закреплены также в гражданско-процессуальном и уго­ловно-про­цессуальном законодательстве Свода законов Российской импе­рии 1832 г. (Свод законов гражданских и Свод законов уголовных).

Основные государственные законы 1842 г. издания изменений в положения издания 1832 г. не внесли. В них была лишь расширена база ст. 66 (об объявляемых указах) в связи с изданием ряда новых узаконений о производстве в чины по гражданской службе и о определении должностей в государственных органах чинам по гражданской службе ^[53]. Основные законы 1857 г. издания уточнили завершающую часть ст. 66 о том, что объявляемый указ не может касаться «о определении в высшие должности и об увольнении от них на основании учреждений», а также расширили ее правовую базу узаконениями и высочайшими повелениями. С созданием Инспекторского департамента гражданского ведомства от 5 сентября 1846 г. была определена юридическая сила «высочайших приказов» как правоприменительных актов, которые «заменяют по всей силе именные указы … и могут быть приемлемы по всем делам как действительные документы», «составляются по определенной форме», и их «последовательность … означается числами и номерами» ^[54]. Порядок объявления высочайших указов отдельными должностными лицами также был уточнен высочайше утвержденным мнением Государственного совета от 28 января 1852 г. ^[55]. При этом эти положения неоднократно подтверждались повелениями императора (от 1 декабря 1851 г. и 20 апреля 1856 г.) и указами Сената (от 9 января и 3 февраля 1847 г) ^[56].

Основные законы 1892 г. издания сохранили формулировки ст. 62-71 прежних изданий. Они лишь расширили нормативную базу ст. 65 ссылкой на ст. 12 Устава уголовного судопроизводства и ст. 8 Устава гражданского судопроизводства от 20 ноября 1864 г., в которых определялось: «Все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму существующих законов, а в случае неполноты, неясности или противоречия законов, коими судимое деяние воспрещается под страхом наказания, должны основывать решение на общем смысле законов» ^[57]. Cт. 58 опиралась на Доклад главноуправляющего Кодификационным отделом при Государственном совете от 19 декабря 1899 г. ^[58].

Порядок прекращения юридической силы законовбыл определен в Основных законах в подразделе «Об отмене законов» (ст. 72-79). Содержащиеся в них положения должны были обеспечить реализацию изданных узаконений, а также воспрепятствовать произвольному отношению к требованиям законодательных актов со стороны властей и подданных.

Прекращение действия узаконений в Основных законах определялось общим правилом в ст. 72: «Закон сохраняет свое действие, доколе не будет отменен силою нового закона». При этом порядок принятия и прекращения юридической силы узаконений устанавливался идентичный. По поводу этого ч. 1 ст. 73 Основных законов определяла, что «отмена закона существующего совершается тем же порядком, какой выше означен для составления законов». В ч. 2 ст. 73 предусматривался и порядок отмены узаконения: «Закон общий и всенарод­но объявленный отменяется не иначе, как таковым же общим законом», а «указ, изданный за собственноручным высочайшим подписанием, не иначе отменен быть может, как таковым же указом за собственноручным высочайшим подписанием».

Механизмы предупреждения вступления в силу законодательных актов, противоречащих интересам власти и местной специфике отдельных территорий, должны были предотвратить их исполнение местными властями. Они закреплялись в ст. 74 Основных законов, которая предусматривала, что «если бы по делам общим государственным или гражданским существовал закон, сопряженный с неудобствами в исполнении, то Правительствующему сенату дозволяется предста­вить о том императорскому величеству», но это представление могло высказывать мнение сенаторов только «о прежних постановлениях, и не может касаться законов, вновь издаваемых или подтверждаемых от верховной власти». При этом особо оговаривался механизм своеобразного «местного» надзора (на уровне губерний) за целесообразностью введения в действие узаконений, которые могли вступить в противоречие с особенностями жизни населения отдельных территорий. Ст. 75 Основных законов прямо указывала на то, что «при получении в губернии нового общенародного узаконения главный начальник губернии может созвать палаты, для уважения оного обще с губернским правлением; и буде новый закон усмотрится в чем либо, по местным обстоятельствам неудобным, то дозволяется им вообще еди­ногласно сделать свое представление Сенату; но в случае подтверждения от верховной власти имеет быть чинимо непременное и безмолвное исполнение». Данная статья корреспондировала с положениями Свода законов Российской империи, определяющими соответствующие обязанности Сената и губернского начальства ^[59].

Механизмы предупреждения нарушения законности, интересов верховной власти и отмены узаконений актами высших государственных учреждений также нашли отражение в Основных законах. Ст. 76 Основных законов содержала положение, предусматривающее для местных властей возможность предотвратить нарушение законности и интересов верховной власти: «Если бы в указе, от Правительствующего сената последовавшем, губернское присутствен­ное место усмотрело что либо противное законам или интересу императорского величества, то оно обязано, не исполняя указа, представить о том Правительствующему сенату; если же Сенат, не взирая на то, останется при своем определении, и оное подтвердит, то учинить уже безмолвное и не­пременное исполнение». Этому же была посвящена и ст. 77 Основных законов: «Если б предписанием Министра, содержащим в себе объявление высочайшего повеления, отменялся закон или учреждение, за собственноручным высочайшим подписанием изданное, тогда начальство, ему подчиненное, обязано, не чи­ня исполнения, представить о сем Министру», но при условии: «Если же и за сим представлением предписание будет подтверждено в той же силе, то начальство обяза­но случай сей представить Правительствующему се­нату на окончательное разрешение». Далее в статье определялось, что «если бы в предписании, непосредственно от власти министра исходящем, начальство, ему под­чиненное, усмотрело отмену закона, учреждения или объявленного прежде высочайшего повеления, то­гда оно обязано представить о сем министру», а если и после этого «предписание будет подтверждено от лица министра в той же силе, тогда начальство обязано случай сей представить на окончательное разрешение Правительствующему сенату». Тем самым обеспечивалось участие Сената и, главным образом, участие возглавляющего его генерал-прокурора (одновременно и министра юстиции) в надзоре за законностью в деятельности министерской системы государственного управления на уровне ее высших должностных лиц – министров. Отвечающие Основным законам требования к местным властям определялись и в Своде Учреждений губернских Свода законов Российской империи 1832 г. ^[60].

Особенности отмены узаконений, распространяющихся на отдельные национальные регионы или относящихся к отдельным категориям подданных, определялись в ст. 79 Основных законов, в которой подчеркивалось, что «законы, особенно для какой либо губернии или для какого либо рода людей изданные, новым общим законом не отменяются, если в нем имен­но таковой отмены не постановлено». То же самое правило по указанной статье «разу­меется и о личных привилегиях». Данная статья корреспондировала с положениями ст. 48 Основных законов, устанавливающей деление законодательного массива на общегосударственные законы и местные узаконения ^[61].

Ст. 72-79 Основных законов опирались на законодательную практику XVIII – первой трети XIX вв., которая изобиловала узаконениями, связанными с проблемами правового определения порядка прекращения юридической силы закона и противодействия произвольного отношения к изданным узаконениям со стороны местных властей. Эти вопросы имели принципиально важное политическое и юридическое значение как с точки зрения укрепления власти главы государства, так и правопорядка в стране.

Ст. 72-73 Основных законов (порядок прекращение действия узаконений) основывались на прежде изданных узаконениях и обращались, прежде всего, к указу Петра I от 15 июня 1714 г., в котором он подчеркивал необходимость строгого соблюдения законов при разрешении дел и указывал, что это запрещается («отнюдь не делать») по актам, изданным с нарушением процедуры издания, как устанавливающим новые, так и отменяющим принятые законы. Эти положения неоднократно подтверждались узаконениями 1714, 1719, 1762, 1775 и 1798 гг., которые указывали на то, что изданное узаконение действует, «если в народ опубликовано будет». Из их смысла следовало, что без соответствующего законодательно оформленного решения монарха об отмене закон не может не исполняться. Среди них наиболее детально этот вопрос регламентировали изданные в правление Екатерины II Учреждения для управления губерний 1775 г., которые предписывали и регламентировали механизмы наблюдения губернских прокуроров за непреложным соблюдением изданных узаконений и пресечения противозаконных действий чиновников и подданных ^[62].

В первой четверти XIX в. узаконениями (1802, 1806, 1810, 1811, 1816 и 1825 гг.) Александра I было подчеркнуто исключительное право царя на законодательную деятельность и требовалось непреложное соблюдение установленных процедур отмены узаконений (обязательного подписания и опубликования соответствующего узаконения). При этом наиболее четко эти вопросы определили два закона. Манифестом о преобразовании Государственного совета от 1 января 1810 г. указывалось, что «поступают предварительно на уважение Государственного совета … все предметы ... требующие нового закона, устава или учреждения» или «отмены, ограничения или дополнения прежних положений», а также дела, требующие в законах, уставах и учреждениях изъяснения истинного их смысла». Затем рассмотренные законопроекты, связанные с изданием или отменой нормативно-правовых предписаний, поступали на рассмотрение императора, от которого зависело окончательное решение законодательного вопроса. Общее учреждение министерств от 25 июня 1811 г. четко указывало на требование соблюдения безусловного правила, чтобы «отменялся закон или учреждение за собственноручным высочайшим подписанием» ^[63].

Одновременно составители Основных законов опирались и на юридическую практику 1820 – начала 1830-х гг., связанную с определением времени окончания действия закона. В примечании к ст. 72 с пометкой «ср.» («сравните») были указаны узаконения, которые требовали соблюдать правила отмены узаконений. Приведенный в ссылке к ст. 72 указ от 22 июля 1822 г. «О преобразовании сибирских губерний по новому учреждению» указывал на механизм разрешения вопросов утраты юридической силы узаконений при издании общегосударственного и местного законодательства. В указанном узаконении, в данном случае посвященном отношению общего губернского законодательства и специально изданного для Сибири закона – Сибирского учреждения, определялось: «Общее Учреждение для губерний во всех статьях, на кои в сем особенном учреждении не постановлено никаких изъятий, сохраняет в Сибири свою силу и действие» ^[64]. Интересное предписание относительно отмены узаконений содержалось в Положении о торгах по подрядам, поставкам и др. отношениям частных лиц с казной от 17 октября 1830 г., в котором указывалось, что «с изданием сего положения, все дела по договорам, на основании оного заключенным, имеют быть разрешаемы правилами, в сем положении постановленными», а «все предписанное» в правилах в закупках для отдельных ведомств, «с настоящим положением несогласное, само собою отныне впредь отменяется» ^[65], т.е. определялись правила отмены прежде изданных нормативно-правовых предписаний (полностью или в части утративших юридическую силу) новым узаконением и без специального в нем указания на них. Были определены и правила времени действия специальных узаконений. Позднее предшествующий Рекрутскому уставу от 28 июня 1831 г. указ императора Николая I свидетельствовал, что в наборе на службу в армию и на флот «причины беспорядков и поводы к злоупотреблениям возникали по сей части главнейшее … от разнообразия и многосложности правил и от недостатка надзора», а в ст. 2 самого устава указывалось, что «рекрутские наборы принадлежат к числу государственных повинностей, и назначаются каждый раз высочайшими указами, в виде манифестов исходящих» ^[66], т.е. для решения определенных вопросов разового характера (в данном случае призыва на службу) требовалось издание специального узаконения, действие которого прекращалось с реализацией его целей, а для нового решения проблемы требовалось новое узаконение.

Положения ст. 74-76 Основных законов (о предупреждении вступления в силу законодательных актов, противоречащих интересам власти и местной специфике отдельных территорий) опирались, прежде всего, на узаконения Екатерины II. Ст. 101 Учреждения для управления губерний от 7 ноября 1775 г. устанавливала, что «при получении нового общенародного узаконения, … государев наместник призвать может палату уголовного суда, палату гражданского суда и казенную палату для уважения дел обща с губернским правлением. При случае же нового узаконения, буде закон в чем не удобен усмотрится, то дозволяется им вообще единогласно делать свои представления в Сенат, а в случае подтверждения от верховной власти непременное и безмолвное исполнение последовать имеет». Далее § 1 ст. 405 данного закона требовал, «когда присланы будут новые общие узако­нения, или учреждения, или указы в губернию, или наместничество, тогда для записания в книгу законов, учреждений и указов, губер­нское правление и палаты выслушивают на пе­ред заключения губернского прокурора, сей предложит им тогда новоизданный закон, уч­реждение или указ, с каким узаконением схо­ден, или каким узаконениям противен, или в отмену, или в поправление, или дополнение которых». Указ от 13 декабря 1782 г. подтвердил это требование и предписал «впредь, если губернскими или наместническими правлениями испрашиваемо будет у Сената изъяснение на присланный каковой либо высочайший ее императорского величества указ, наблюдать прежде, поступлено ли было в сем случае во всем сходственно с 1 § статьей 405» Учреждения о губерниях 1775 г. ^[67].

Александр I указом от 8 сентября 1802 г. «О правах и обязанностях Сената» дал последнему право вносить представление императору при наличии законодательного акта, «который был бы сопряжен с великими неудобствами в исполнении или … не согласен с прочими узаконениями, или не ясен, … но когда по таковому представлению не будет учинено перемены, то остается он в силе». Указ от 21 марта 1803 г. скорректировал это положение тем, что представления вносятся лишь в отношении законов, «не касаясь вновь издаваемых и утвержденных нами», а также было подтверждено право Сената представлять о сопряженности изданного закона «с великими неудобствами в исполнении», и если Сенат «не согласен с прочими узаконениями», то это относится «единственно к существующим уже законам», т.е. изданным до принятия власти правящим императором. В связи с этими узаконениями указ Александра I от 15 октября 1805 г. подтвердил требования ст. 405 Учреждения для управления губерний 1775 г. ^[68].

Требования ст. 76-78 (о предупреждении нарушений интересов верховной власти и отмены узаконений актами высших государственных учреждений) исходили из требований петровского Генерального регламента от 28 февраля 1720 г., который предусматривал для любого государственного органа при получении узаконений из Сената, «если усмотрит, что то его величества указам и высокому интересу противно», обязанность «не должно того вскоре исполнять» и «в Сенат о том письменное предложение учинить» ^[69]. В Общем учреждении министерств от 25 июня 1811 г. было четко установлено требование к местному начальству при получении от министра объявленного им от имени императора повеления или предписания самого министра с отменой узаконения «представить о сем министру», а при подтверждении последним направленного документа «представить Правительствующему сенату на окончательное разрешение» ^[70].

Ст. 79 Основных законов (относительно отмены узаконений для отдельных территорий и категорий подданных) опиралась на две группы ранее изданных законодательных актов. В отношении местных узаконений отдельных территорий данная статья ссылалась на утвержденное императором положение Комитета министров «Об увольнении обывателей Курляндской губернии по прежней привилегии от платежа крепостных пошлин» от 19 августа 1824 г., которое подтвердило действие грамоты от 15 апреля 1795 г. «о сохранении сей губернии прежде дарованного права», а также объявило решение царя, что «дарованное право Курляндии оставить неприкосновенным» ^[71]. При этом, относительно отдельных категорий населения, составители Основных государственных законов обращались к Уставу об управлении инородцев от 22 июля 1822 г., который подчеркивал, что «никакой новый общий по государству налог не распространяется на сибирских кочующих и бродящих инородцев, если о том именно не будет предписано». Указанные подходы подтвердило и утвержденное царем Положение Сибирского комитета от 20 мая 1831 г. при рассмотрении коллизионной ситуации, когда установленные 1 января 1831 г. новые правила о ревизии уголовных дел вошли в противоречие с предписаниями Сибирского учреждения 1822 г., определив, что «правила сии, быв основаны с одной стороны на местном положении сибирских губерний, … не отменяются, а должны быть оставлены в полной своей силе и действии» ^[72].

Основные государственные законы 1842 г. издания изменений в формулировки ст. 72-79 прежнего издания (1832 г.) Основных законов не внесли. При этом была уточнена лишь нормативная база ст. 75. Последовавший по повелению императора Сенатский указ от 20 февраля 1833 г. подтвердил требование «по поводу возникающих сомнений между присутственными местами и начальниками губерний в применении вновь выходящих постановлений к прежде изданным законам» руководствоваться ст. 101 Учреждений о губерниях 1775 г., но этим пользоваться, только «когда действительно были встречены затруднения в исполнении оных или когда бы самый буквальный смысл изданного закона подаст повод к недоразумению». Порядок внесения представлений местными властями по поводу «неудобства» исполнения узаконений «по местным обстоятельствам» был закреплен и в Общем наказе Гражданским губернаторам и Положении о порядке производства дел в губернских правлениях от 3 июня 1837 г. ^[73]. В ст. 75 также содержалась отсылка к т. 2 Свода законов Российской империи (Свод учреждений губернских) – было указано: «см. Общее губернское учреждение». Переиздания Основных законов 1857 и 1892 гг. изменений в них не внесли.

* * *

Итак, в Основных государственных законах 1832г. издания впервые в истории российского права, опираясь на практику более чем векового регулирования законодательной и правоприменительной деятельности в России, были выстроены достаточно полные и соответствующие уровню развития правоведения основные законоположения, касающиеся практически всего спектра вопросов позитивного права, а также реализации узаконений. Консолидация и приведение в систему касающихся данных вопросов законоположений позволили согласовать предписания изданных в различное время узаконений и придать системный характер нормативно-правовому регулированию, формам выражения и реализации узаконений.

Просто выделите и скопируйте ссылку на эту статью в буфер обмена. Вы можете также попробовать найти похожие статьи