Статья 'Средневековые авторы об устройстве речевого аппарата' - журнал 'Исторический журнал: научные исследования' - NotaBene.ru
по
Меню журнала
> Архив номеров > Рубрики > О журнале > Авторы > Требования к статьям > Политика издания > Редакция > Порядок рецензирования статей > Редакционный совет и редакционная коллегия > Ретракция статей > Этические принципы > О журнале > Политика открытого доступа > Оплата за публикации в открытом доступе > Online First Pre-Publication > Политика авторских прав и лицензий > Политика цифрового хранения публикации > Политика идентификации статей > Политика проверки на плагиат
Журналы индексируются
Реквизиты журнала
ГЛАВНАЯ > Вернуться к содержанию
Исторический журнал: научные исследования
Правильная ссылка на статью:

Средневековые авторы об устройстве речевого аппарата

Кульпина Александра Викторовна

ORCID: 0000-0002-1153-2489

кандидат исторических наук

Младший научный сотрудник, Сектор античной и средневековой философии и науки, Институт философии РАН

119192, Россия, Москва Г область, г. Москва, ул. Ломоносовский Проспект, 27 к. 4

Kulpina Aleksandra Viktorovna

PhD in History

Junior Research Associate, Department of Ancient and Medieval Philosophy and Science, Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences

119192, Russia, Moskva G oblast', g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27 k. 4

satura-nya@mail.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.7256/2454-0609.2018.6.28003

Дата направления статьи в редакцию:

12-11-2018


Дата публикации:

21-12-2018


Аннотация: В данной статье рассмотрены представления средневековых итальянских лексикографов об устройстве речевого аппарата и принципах его работы. Проанализированы источники данных представлений, причины внимания к данному вопросу в средневековых словарях, общие и особенные черты данных представлений. Представления об устройстве речевого аппарата автор рассматривает как в рамках истории интеллектуальной культуры средневековой Европы, научных (в частности, медицинских) представлений, которые в свою очередь обретают метафорические параллели в области теории знака данного периода. Наряду с традиционными методами (принцип историзма, историко-сравнительный метод) автор использует специальные междисциплинарные методы, среди которых лингвистический, семиотический, искусствоведческий являются основными. Новизна исследования заключается в использовании автором нового для отечественной медиевистики источника, деривационных словарей. Выводы, сделанные в статье, отличаются новизной и междисциплинарной актуальностью: на взгляд автора, принципиальный интерес средневековых интеллектуалов, в частности, лексикографов, к устройству речевого аппарата обусловлен вопросами философского и семиотического плана, связанными с устройством речевого знака и способностью говорить у человека и иных живых существ.


Ключевые слова:

интеллектуальная культура, средневековая Европа, средневековые словари, семиотика, речь, история тела, метафоры тела, история философии, лексикография, средневековая латынь

Abstract: The article examines the views of Medieval Italian lexicographers on the structure of the speech apparatus and the principles of its functioning. The author analyses the origins of these ideas, the reasons for the focus on this issue in Medieval dictionaries, and the general and specific features of these ideas. The author considers the ideas concerning the structure of the speech apparatus within the framework of the history of the intellectual culture of Medieval Europe and the scientific (in particular, medical) ideas, which in turn acquired metaphorical parallels in the field of the sign theory of this period. Along with traditional research methods (the principle of historicism and the historical-comparative approach), the author uses special interdisciplinary methods, including above all the linguistic, semiotic, and art criticism methods. The novelty of this research lies in the author’s use of a source new to Russian Medieval Studies, namely, derivational dictionaries. The conclusions made in the article are notable for their novelty and interdisciplinary relevance: in the author’s opinion, the principal interest of Medieval intellectuals, in particular, lexicographers, in the structure of the speech apparatus was due to philosophical and semiotic discussions related to the arrangement of the speech signs and the ability of speech in humans and other living creatures.


Keywords:

intellectual culture, medieval Europe, medieval dictionaries, semiotics, speech, history of body, body metaphors, history of philosophy, lexicography, medieval Latin

Стремление к систематизации знаний составляло характерную черту интеллектуальной культуры западноевропейского Средневековья, вероятно, на всех ее этапах – достаточно назвать имена, к примеру, Кассиодора, Боэция, Рабана Мавра, Гуго Сен-Викторского, Винсента из Бове или Фомы Аквинского. Язык, основной инструмент фиксации и передачи знаний, нередко сам становился объектом осмысления: в связях имен и вещей, слов и значений искали ключ к пониманию онтологических принципов бытия.

Ярким примером такого поиска могут служить латинские словари, созданные в период с XI по XIII вв. интеллектуалами Западной Европы, в частности, пока мало изученная их разновидность – деривационные словари [1]. Лексика в таком словаре подразделяется на большие группы слов, восходящих, по мнению автора, к единому корню. Описание процесса «derivatio» (лат. «словообразование») составляло основу словарных определений и позволяло лексикографу затронуть «языковые» вопросы (грамматические, морфологические, синтаксические особенности употребления слова) и тут же сопроводить их энциклопедической справкой.

Итальянские лексикографы – Папий Ломбардский (сер. XI в.), Угуччо Пизанского (1125/30-1210 гг.), Гвалтьеро из Асколи (п.п. XIII в.) и Иоанна Генуэзского (ум. 1298 г.) – стремились создать универсальный справочник для начинающих учеников. В сотнях копий деривационные словари разошлись по европейским средневековым школам: так, о популярности словаря Папия Ломбардского (о нем см. далее) в интеллектуальной среде Западной Европы свидетельствуют многочисленные инкунабулы: только в Италии их вышло четыре (1476 г. в Милане; в Венеции 1481, 1485, 1496 гг.). До конца XV в. словарь Папия переиздавали в общей сложности 12 раз под разными названиями (Alphabetum Papiae, Papias Vocabulista) [2, p. 278].

В силу перечисленных характеристик деривационные словари Высокого Средневековья представляются перспективным источником для изучения интеллектуальной культуры данного периода.

Данная статья посвящена описаниям речевого аппарата в деривационных словарях. Интерес к этой теме прослеживается во всех перечисленных сочинениях, что, вероятно, было обусловлено «профессиональной» спецификой: чтобы понять устройство языка, требовалось в том числе осмыслить границы и функции речевого знака. Рассмотрим, как происходит превращение звуков человеческого тела в голос, «словесный материал» (materia verborum) по выражению авторов: «голос есть материя для слов, обретя форму они наделяют голос значением» [3, f. 247v].

Из объяснений лексикографов читатель узнает, что всякий звук (vox или sonus) является движением воздуха. О том, что движение типа удара и пульсации является причиной возникновения звука, подробно рассказывает Боэций («Основы музыки», I, 3:1): «Звук же иначе как от некоего биения или сотрясения не возникает. Биение же и сотрясение никоим образом не могут возникнуть, если этому не предшествовало движение. Если бы все вещи были неподвижными, одна вещь не смогла бы вступить в соприкосновение с другой, чтобы получить [от нее] побудительный толчок, и во всех покойных и лишенных движения вещах никоим образом не возник бы звук. Вот почему звук определяется как сотрясение воздуха, не рассеивающееся вплоть до органа слуха» [4, с. 15]. Это объяснение, в свою очередь, воспроизводит концепцию Аристотеля, неоднократно останавливавшегося на связи движения и звука и, в частности, на возникновении звука при ударе «гладких и плотных вещей», в том числе «непрерывного и плотного» воздуха (об образовании звука из сотрясения воздуха рассказывает «О душе», II, 8, 419b–419a, об этом см. напр. [5, с. 130–131]; о близости музыки и психики вследствие этических свойств движения – «Проблемы», XIX, 27, 29; о том, как особенности движения обуславливают звучание голосов – «О возникновении животных», V, 5, 787a–788b).

Исидор Севильский разделяет звуки на три рода в соответствии с их происхождением: голосовые, духовые и перкуссионные («Этимологии», III, 19, 2). Звуки каждой из групп являются как бы материалом для соответствующего рода музыки (голосовая musica harmonica, духовая organica и перкуссионная rhytmica [6]. В соответствии с классификацией севильского энциклопедиста лексикографы перечисляют три разновидности такого движения – голосовое, дыхание (выдувание) и удар (пульсация, вибрация). Папий поясняет различия следующим образом: «голос – если посредством горла, дутье – если с помощью трубы, удар – если от лиры и так далее» [3, f. 220v]. В другом месте он добавляет, что такое разделение применяется в отношении музыкальных звуков: «В самом деле, сущность всех звуков, служащих материалом для песен, тройственна: раздается либо голос, либо дыхание, либо удар» [3, f. 146v].

Помимо воздуха в звукопорождающее движение может производить другая стихия, водная: «Музами зовутся дочери Иова и Юноны, поскольку всякий звук происходит из воздуха и эфира. Ибо согласно философам, «муза» говорится наподобие «Moysis», то есть «водная», так как никакой звонкий звук не может получиться без воды. Действительно, вода производит музыкальное движение» [3, f. 146-146v]. Подробнее механика образования звука описана в следующей статье: «[Слово] «муза» происходит от греческого [слова] moys, то есть «вода», поскольку музыкальный звук рождается преимущественно из воды и воздуха. Потому их [муз] выдумано девять, так как человеческий голос возникает благодаря девяти услугам: плектра языка, удара четырех зубов, отзвука двух губ, пения горла, содействия легкого, подобного надутому меху» [3, f. 146v].

Приведенная инструментальная метафора тела традиционна для теологической поэтики Раннего и Высокого Средневековья и ведет происхождение из сочинений Отцов Церкви (подробнее о «музыкальной» риторике у церковных писателей см. напр. [7-12]). Так, Григорий Нисский пишет: «В ничтожном осколке стекла, как в зеркале, можно видеть весь солнечный диск; так и в микрокосме, т.е. в человеческой природе, проявляет себя вся музыка, которую можно наблюдать в мироздании. …Это подтверждается и нашим телесным устройством, искусно подготовленным природой для музыкальных действий. Разве ты не видишь флейту гортани, магаду неба и работу языка, щек и губ, в точности подобную игре плектра на струнах?» [13, с. 109]. Вероятно, этот образ был заимствован авторами раннего Средневековья из Второй книги философского трактата Цицерона «О природе богов» (II, 149) [14, с. 151], откуда попал в глоссарии и затем в словари.

Лексикограф Угуччо Пизанский также останавливается на рассмотрении механизма формирования звука в теле. Для того, чтобы человеческое тело могло создать звук, оно наделено девятью органами, instrumenta – орудиями речи: это уже названные Папием две губы, четыре главных (т.е. передних) зуба, плектр языка, дыхательное горло, полость легкого [15, p. 785]. Вместе они работают подобно механизму, но для того им требуется – как и многим механизмам – смазка. Эти инструменты не смогут работать, не вступив во взаимодействие с жидкостью (в данном случае под ней подразумевается слюна или слизь). Здесь мы встречаемся с базовой медицинской теорией Средневековья – теорией гуморов, учением, которое обычно приписывают Гиппократу, затем позаимствованным в лице Галена римской медициной. Эти принципы, были переданы последующей эпохе Григорием Нисским в его трактате «Об устроении человека». Средневековая медицина была основана на установлении гармонии путем добавления недостающих или изымания лишних составляющих тела для сохранения баланса [16, p. 31]: в ее основе лежала идея о здоровье как о балансе сухого и влажного, теплого и холодного, то есть верной пропорции. Соответственным образом терапия мыслилась как способ возвращения равновесия элементов в теле [17, p. 387]. Так, например, чуть позже опишет образ взаимодействия элементов в человеческом теле Роберт Гроссетест в трактате «Почему человек есть малый мир»: «природа земли заключается в плоти, воды – в крови, воздуха – в дыхании, огня – в жизненном тепле. … Грудь соединяется с воздухом, поскольку как из нее испускается дуновение дыхания, так и из воздуха – веяние ветров» [18, с. 78-79]. Механизм рождения звука в теле человека таков: инструменты говорения увлажняются и тогда звучат (потому само слово «музыка» происходит от корня «moys», обозначающего воду) [15, p. 785]. Следует отметить, что влага не является непременным условием возникновения любого звучания. Воздействие гумора необходимо, чтобы сообщить звучанию приятность. Отсюда в «Католиконе» влага оказывается необходимой для рождения уже именно музыкального звука [19, f. 239v].

Среди «речевых орудий» особенное внимание в словарях уделяется дыхательному горлу, где при помощи fauces, тесных горловых трубок, «звучное дыхание, исходящее из глубины груди, производит звучание» [15, p. 465]. Сам процесс появления голосового звука Папий и Угуччо описывает как «издавание звучания» [3, f. 220v], «выпускание голоса» (vocum emissio) [15, p. 832]: голос начинает существование уже внутри человеческого тела, прежде чем совершить выход из грудной клетки. Будучи «выпущенным» из груди, голос движется по дыхательному горлу, трахее (arteria), где может встретить препятствие в виде повреждений горла. Угуччо пересказывает соответствующий фрагмент из «Этимологий» Исидора Севильского (IV, 7, 14) [6], сообщая следующее: «Хрипота – это потеря голоса; также ее могут назвать «артериазисом», поскольку она делает голос сдавленным и осипшим в результате повреждения дыхательного горла (an arteriam injuria[15, p. 1020]. Здесь мы вновь наблюдаем представление о голосе как о крайне материальном, почти осязаемом предмете, движение которого возможно остановить повреждением голосового канала. Сходным образом дыхательное горло (arteria) описывает и музыкальный теоретик XII в. Иоанн Коттон в главе «Сколько существует инструментов, издающих музыкальные звуки»: «Естественным человеческим инструментом я называю пустоты в гортани, которые называются артериями. Ведь они естественным образом приспособлены к тому, чтобы вбирать воздух и отдавать обратно, отчего и рождается естественный звук. Вследствие этого некоторые имеют обыкновение называть их связками…» [20, с. 208].

По Боэцию, предел звучания человеческого голоса устанавливают человеческое дыхание и физические способности производить звуки той или иной высоты («Основы музыки», I, 13, 1) [4, с. 38-39]. Роль дыхания не остается неучтенной и в деривационных словарях. Угуччо отмечает, что тростниковая дудочка начинает звучать тогда, когда «нагревается от выпущенного дыхания» [15, p. 156]. «Правильное» дыхание – залог «правильной» в акустическом отношении речи. Папий Ломбардский в прологе к словарю говорит следующее: «Касательно одного соответствующего дыхания мы напоминаем о ротовой щели. Буква «а» первая просторно звучит под грудью – начало голоса старых и первая способность» [3, f. 124].

Устройство слуха лексикографы описывают куда менее подробно. Согласно сходному во всех словарей объяснению, человеческое ухо как собирает (hauriat) звучание приведенного в движение воздуха [3, f. 7]. Угуччо Пизанский предлагает запоминать данное слово, пользуясь этимологией «быстро схватывающий» (avide rapiens) (имеется в виду ухо). Вариант Иоанна Генуэзского делает акцент на взаимодействии слушателя со звуком: «давать ухо или захватывать с помощью ушей» [19, f. 87].

Внимание средневековых авторов к физиологическим аспектам образования звука имело и богословские коннотации, связанные с вопросом о природе божественного Логоса. Святитель Василий Великий обращает внимание на то, что творящее Слово не было подобно обыкновенной человеческой речи: «Когда же приписываем Богу глас, речь и повеление, тогда под Божиим словом не разумеем звука, издаваемого словесными органами, и воздуха, приводимого в сотрясение посредством языка, но для большей ясности учащимся хотим в виде повеления изобразить само мановение в воле» [21, с. 51]. Причиной тому служит отсутствие материального тела, а следовательно, необходимости использования звуковой материи: «Голос для слуха и слух по причине голоса. А где нет ни воздуха, ни языка, ни уха, ни извитого прохода, который бы переносил звуки к сочувствию в голове, там не нужны речения» [21, с. 60].

Вероятно, больше внимание к возникновению звука в человеческом теле было обусловлено и концептом «человеческой музыки», предложенным Боэцием. Интуитивное чувствование абстрактной гармонии, соединенное с конкретной телесной перцепцией составляет, по-видимому, содержание понятия «человеческой музыки» у Боэция, реализуемой голосовыми средствами, и отсюда следует характеристика соотнесенного с ней второго рода музыкальных занятий – поэзии (в понимании, свойственном древним культурам – существующие в устной форме поэмы, сочиненные и исполняемые певцом-сказителем). Поэтов «приводит к [сочинению] песни не созерцание и разум, а, скорее, некий естественный инстинкт» («Основы музыки», I, 34:7) [4, с. 64-65], вследствие чего и они не могут претендовать на звание музыкантов. Параллель между деятельностью поэтов и вторым родом музыки, музыкой человеческой, кажется очевидной, но четких аргументов в ее пользу «Основы музыки» не содержат. Обещая сказать о человеческой музыке позже, Боэций так и не возвращается к данной теме на протяжении трактата, ограничившись кратким перечислением сфер её бытования: взаимодействие разума и тела, связь рационального и нерационального начала в душе, смешение стихий (гуморов) в человеке и согласованная деятельность частей его тела. Другими словами, под musica humana подразумевается механизм гармонической регуляции психической и физической деятельности человека (подробнее о концепции «человеческой музыки» у античных и средневековых авторов см. напр. [22-23]). Важной иллюстрацией подобного представления в пифагорейской философии служат многочисленные рассказы об излечении от физических и психических недугов (или, наоборот, помутнения ума и ухудшения самочувствия) в результате прослушивания музыки определенного лада. Вопрос о том, относится ли собственно голосовое пение к человеческой или инструментальной музыке, комментаторы и сейчас решают по-разному. В пользу предположения о том, что и пение, и речевая деятельность человека относятся ко второму роду музыки, свидетельствует фраза о сочетании «бестелесной живости разума» с телом, т.е. способности человека осознанно управлять своим телом, что включает в себя речевую деятельность и пение. В таком случае упоминание гуморов (дословно – «стихий тела», corporis elementa) и слаженных действий отдельных частей тела может быть отнесено к описанию конкретно устройства речевого аппарата человека.

Вернемся к описаниям работы речевого аппарата в словарях: воздушный поток возникает из горла, затем ударяется языком и отсюда получает дрожание, колебания, которые превращают его в слышимый звук: «Голос образуется лишь тогда, когда имеется удар языка» [3, f. 247v], – причем способность производить такие удары и, следовательно, обладание голосом свойственно только живым существам (percussio ab animali profertur). Папий Ломбардский описывает процесс формирования речи следующим образом: звук есть воздух, который образуется в дыхательном горле, а затем выходит наружу, будучи ударяемым языком [3, f. 247v]. Лексикограф уточняет, что голос формируется из сотрясения воздуха внутри человеческого горла, а не вовне; когда же язык сотрясает внешний воздух, как при кашле, такие звуки не будут относиться к голосовым.

Надо отметить, что звуки, издаваемые немыми, заслужили специальные классификационные уточнения в словарях: их голос не является ни речью, ни мычанием животного. Они издают гласные звуки с помощью носа, что напоминает мычание, но неспособны на речь, поскольку не могут отчетливо артикулировать звуковой поток. В словаре Угуччо гласным уделяется особенное внимание: они выступают в роли основы речи, так как имеют самостоятельное звучание [15, p. 1291]. Артикулированная гласная узнаваема, поэтому может быть использована в роли речевого знака. Кроме того, гласные представляют собой благодарную основу для работы со звуком, так как имеют лучшее звучание, чем согласные – несовершенные гласные [15, p. 1074]. Подобная концепция продолжает и развивает грамматическую традицию поздней Античности, рассматривавшую звук гласной как главную характеристику «vox articulat[24, p. 26-27]. В отношении организации артикулированной речи в словарях применяется и музыкальное понятие модуляции – в речи она осуществляется через систему ударений, сообщает Угуччо [15, p. 833].

Очевидно, что при описании звукового устройства речи, так и музыки, средневековые авторы в первую очередь уделяют особое внимание тем характеристикам звука, которые делают его дискретным. Так перечисляет эти характеристики английский схоласт середины XIII в. Роберт Килуордби в «Трактате о возникновении наук», говоря о речи как о звуковой деятельности вообще: «речь, в той мере, в какой она определяется [категорией] количества, принадлежит к гармонии и есть не что иное, как некое число гармонически соединенных звуков, будь то звуки песен, звучание букв в слогах, звуки в стихотворных стопах и метрах» [25, с. 48]. В приведенной цитате упомянут еще один важный способ дискретизации артикулированных голосовых звуков – ритмический. Из словарей мы узнаем, что ритм подразумевает числовую организацию звуков – слогов (т.е. звуков речи) или голосов (т.е. звуков живых существ или инструментов). Благодаря ритмизации речи путем ударений рождается язык, поскольку так упорядочивается ее внутреннее строение [15, p. 855]. Наличие ритма в речи выстраивает ее в единое целое и возводит до уровня песни: именно наличие ритмической структуры, по Угуччо, является характерным признаком песни как литературного жанра [15, p. 182]. Подобное представление характерно для того этапа развития средневековой поэзии, когда элементы образуют целое, подчиняясь именно музыкальной интенции [26, с. 37] – ритм становится своего рода выстраивающим «смыслом» текста.

Результат ритмической организации звукового материала сходен с музыкальным: одно из определений слова rithmus – это «звучание песни», «сладостное звучание» ритмической последовательности звуков. Действие, направленное на организацию звуков разной длительности в единую звуковую фразу, имеет свое название – rithmor -aris. Интересно, что данное слово наряду со значением «ритмизировать» может значит «звучать совместно», образовывать консонанс [15, p. 1025]. На основании организованного согласованного звучания образовывается особая форма существования звуков – песенно-стихотворная (carmen, cantus, cantilena) [3, f. 201v]; [15, p. 166].

***

По словам средневековых лексикографов, человек владеет девятью «речевыми инструментами». Они позволяют управлять исходящим из глубины тела голосом, организуя звуковую материю путем артикуляции и ударений. Механизм образования голоса авторы описывают исходя из аристотелевской концепции движения, порождающего звук. Такие движения в человеческом теле возникают благодаря действию стихий воздуха и (или) воды. Нередко в средневековых сочинениях физиологическая схема возникновения голоса соединяется с богословским образным толкованием тела как музыкального инструмента, созданного для прославления Творца.

Описанная картина представлений опирается на базовые для средневековой образовательной традиции сочинения: «Основы музыки» Боэция, «Этимологии» Исидора Севильского, глоссарии Раннего Средневековья (в духе «Книги глосс»), писания Отцов Церкви etc. Реконструкция подобных первичных представлений позволяет выявить важную особенность словарных описаний: наибольшего внимания удостоен механизм образования дискретного звука, способного стать частью устойчивой акустической последовательности – формы речевого знака. Представляется, что дальнейшая реконструкция представлений западноевропейского Высокого Средневековья о звуке, его свойствах и функциях позволит глубже судить о причинах и контексте развития разнообразных связанных со звуками практик (в первую очередь в области конструирования музыкальных инструментов и развития композиторских техник) и теорий (таких как место представлений о звуке в споре об универсалиях, учение модистов о всеобщей грамматике) этого периода.

Библиография
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
References
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
Ссылка на эту статью

Просто выделите и скопируйте ссылку на эту статью в буфер обмена. Вы можете также попробовать найти похожие статьи


Другие сайты издательства:
Официальный сайт издательства NotaBene / Aurora Group s.r.o.