Жертвенные гетеротопии провинциального города

Жигальцова Татьяна Валентиновна кандидат философских наук доцент (Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова); старший научный сотрудник (Федеральный исследовательский центр комплексного изучения Арктики им. академика Н.П. Лаверова РАН) 163000, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, ул. Набережная, 17 Zhigaltsova Tatiana PhD in Philosophy Docent, Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov; Senior Scientific Associate, N. P. Laverov Federal Center for Integrated Arctic Research of the Russian Academy of Sciences 163000, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, ul. Naberezhnaya, 17 zhitava@gmail.com Другие публикации этого автора

Провинциальный город – это небольшой населенный пункт отдаленный от центра области, края, страны. По мнению исследователя Ю. М. Плюснина, провинциальный город обладает следующими отличительными чертами: большой возраст, численность населения не более 50-ти тысяч человек, широкая сеть знакомств, отсутствие анонимности, потока масс людей, крупного градообразующего предприятия ^{[3, c. 71]}. Город Вельск, Архангельской области, является провинциальным городом: история населенного пункта начинает отсчет с 1137 года, численность составляет около 40 тыс. человек ^[5], нет большого потока масс людей и прочее.

Провинциальный город методологически может быть исследован с позиции эмоциональной географии. Эмоциональная география изучает эмоциональную связь между местом (локусом) и человеком. Одни места в ландшафте вызывают положительные эмоции, другие – отрицательные. Масштабное изучение эмоций и их мимических выражений было проведено американским ученым Полом Экманом, начиная с 1965 года: «В ходе моего первого исследования я показывал фотографии людям из пяти стран (культур) — Чили, Аргентины, Бразилии, Японии и США — и просил их оценить, какие эмоции отображались каждым выражением лица. Большинство людей в каждой культуре соглашались с тем, что выражения эмоций действительно могут быть универсальными. Кэррол Изард, еще один психолог, которого консультировал Сильван и который работал в других культурах, провел практически тот же эксперимент и получил те же самые результаты…для науки было особенно ценно, что два независимых исследователя пришли к одному и тому же выводу. По–видимому, Дарвин был прав» ^{[9, c. 7]}. Дальнейшие исследования в различных культурах показали универсальность таких эмоций как «удовольствие», «печаль», «гнев», «отвращение» ^{[9, c. 9-14]}. Эмоциональная география исходит из положения, что некоторые места могут вызывать одни и те же эмоции у разных людей. Таким образом, тезис об универсальности эмоций дополняется гипотезой об универсальности мест.

Целью статьи является выявление универсальных эмоциональных локусов города Вельска, исходя из анализа рисунков детей в возрасте 11-12 лет. Данный возраст интересен тем, что в провинциальном городе дети начинают самостоятельно осваивать городской ландшафт в возрасте 6-7 лет, а не 11-12, как в крупных населенных пунктах, поэтому обычно к 10-12 годам они уже имеют свои любимые/нелюбимые маршруты, места, секретные места, скрытые от глаз посторонних. В крупных же городах «констатируется уменьшение возможностей самостоятельного территориального передвижения детей, ведущее к сужению возможностей спонтанного поведения» ^[12]. Объем статьи не позволяет рассмотреть все стороны исследования, поэтому внимание акцентируется исключительно на негативных эмоциях (тревога, страх) и местах, которые их вызывают.

Исследование «страшных мест» на основе интервью среди взрослых горожан Нижнего Новгорода было проведено исследовательницей Н. К. Радиной. В результате, к «страшным» местам были отнесены: темнота, тоннели и подземные переходы, рынки, места движения и перемен, места разрушения и смерти, безлюдные места. Наличие страхов у горожан перед перечисленными местами позволило автору обозначить город как «фабрику иррационального страха» ^{[4, с. 128-132]}. К иному блоку «страшных мест» были отнесены зоны движения автотранспорта, лесопарки и парки, места продажи наркотических средств, места развлечений, общественный транспорт, дворовые территории, подъезды, районы с дешевым жильем, «точки» контроля правоохранительных органов, зоны экологических бедствий, «не-город» (гаражи, нежилые здания), что позволило автору говорить о городе как о «фабрике риска» ^{[4, с. 132-135]}.

Провинциальные город отличается от крупного населенного пункта малой активностью, поэтому предположительно, транзитные места и иные «страшные места» выявленные Н. К. Радиной среди взрослых горожан, не должны вызывать тревогу у детей.

С целью расширения методологического инструментария эмоциональной географии, видится оправданным использование концепта «гетеротопия», введенного в научный оборот французским философом Мишелем Фуко в предисловии к работе «Les Mots et les choses» в 1966 году, переведенную на английский язык в 1970 году как «The Order of Things». Рассуждая о словах, поисках тождественного, о тексте в целом и его взаимосвязи с реальными вещами, М. Фуко пишет о языковом пространстве беспорядка, находящимся в области гетероклитного ^{[7, c. 30]}. Сравнивая утопию и гетеротопию, М. Фуко указывает, что утопии утешают, хотя и не имеют реального места (басни, рассуждения), а гетеротопии тревожат «засушивают высказывания, делая слова автономными» ^{[7, c. 30-31]}, они «приводят к развязке мифы и обрекают на бесплодие лиризм фраз» ^{[7, c. 31]}. Введение термина «гетеротопия» в более широком, не лингвистическом контексте, произошло в другой работе М. Фуко «Другие пространства». Работа была написана автором в 1967 году, но опубликована только в 1984 году. М. Фуко рассуждает о местоположениях человека во времени и пространстве. Виды и формы местоположений зависят от «сети отношений» между людьми: «В равной степени через сеть отношений можно определить и местоположения покоя, замкнутые или полузамкнутые: дом, комнату, кровать и т. д. Но среди всех местоположений меня интересуют именно те, у которых есть любопытное свойство: они соотносятся со всеми остальными местоположениями, но таким образом, что приостанавливают, нейтрализуют или переворачивают всю совокупность отношений, которые тем самым ими обозначаются, отражаются или рефлектируются» ^{[6, c. 195]}. В работе «Другие пространства» представлены виды гетеротопий и принципы гетеротопологии. Виды гетеротопий: кризисные, девиационные, гетеротопии, связанными с накоплением времени, врЕменные гетеротопии, иллюзионные, компенсаторные гетеротопии ^{[6, 197-203]}. Принципы гетеротопологиии:

1) «В мире нет ни одной культуры, не образующей гетеротопий»;

2) «Общество может весьма по-разному способствовать функционированию гетеротопии» (пример: кладбище);

3) «Гетеротопия имеет свойство сопоставлять в одном-единственном месте несколько пространств, несколько местоположений, которые сами по себе несовместимы» (пример: театр);

4) «Гетеротопия начинает функционировать в полной мере, когда люди оказываются в своего рода абсолютном разрыве с их традиционным временем» (пример: кладбище);

5) «Гетеротопии всегда предполагают некую систему открытости и замкнутости, которая одновременно и изолирует их, и делает их проницаемыми» (пример: казарма, тюрьма);

6) «Гетеротопии выполняют некую функцию по отношению к остальному пространству» ^{[6, c. 198-203]}.

Важнейшим принципом гетеротопологии представляется не сопоставление в одном месте несколько пространств и местоположений, а принцип открытости и замкнутости, что скорее относит гетеротопию к эпохе модерна. Сравнивая «утопию» и «гетеротопию», М. Фуко охарактеризовал последнюю как локализованную (localizable) и реализованную (actually realized) утопию ^{[6, c. 196]}. Исследователь работ М. Фуко Питер Дженсон уточняет, многие исследователи часто не обращают должного внимания на различия между концептами «утопия» и «гетеротопия», указанные Фуко ^{[10, c. 1]}. В настоящее время авторы ассоциируют утопию с эпохой модерна, а гетеротопию с пост-модерном ^{[10, c. 3]}.

Эмоциональные городские локусы являются гетеротопиями, во-первых, в силу их субъективности и закрытости от «другого» (принцип открытости и замкнутости); во-вторых, в силу универсальности выполняемых функций (принцип выполнения функции по отношению к остальному пространству).

Гетеротопии детского городского пространства отвечают за функцию укорененности/неукорененности ребенка в месте его рождения и проживания. Увеличение числа негативных локусов усиливает оторванность субъекта от места проживания и приводит к потере чувства укорененности.

Для подтверждения гипотезы, нами в сентябре-октябре 2014 года было проведено анонимное анкетирование среди школьников г. Вельска в возрасте 11-17 лет (250 человек) в одной из общеобразовательных школ города Вельска. Как указывалось выше, в данной работе будут рассмотрены только ответы младших школьников 11-12 лет (всего 51 человек) исключительно о негативных гетеротопиях. Школьников попросили нарисовать свои нелюбимые места в городе и места, вызывающие тревогу или страх и прокомментировать причину выбора. Связь между эмоциями и рисунком проиллюстрированы в работе Б. Эдвардс «Ты-художник!»: студенческие рисунки гнева, радости, спокойствия, депрессии, энергичности, женственности, болезни имеют общие характерные черты ^{[8, с. 76-111]}.

Большинство детей в возрасте 11-12 лет не имеют нелюбимого места (54%) и места тревоги (51%), объясняя это тем, что «я люблю весь Вельск», «я ничего не опасаюсь», «у нас все места даже вечером хорошо освещены, и у нас в городе пока ничего плохого не случалось», «все места красивые». Это свидетельствует о высоком уровне укорененности в ландшафте.

К негативным эмоциональным локусам были отнесены больница («я очень боюсь уколов», «мне неприятно»), церковь, торговые центры («много людей, сильно шумно») – по 4%; по 6% школьников назвали тревожными локусами реку, перекресток («меня чуть не задавила машина», «стерта зебра»), кладбище («тихо, верю в призраков», «плохие ощущения на этом месте»), «помойку» («там постоянно жужжат мухи, плохо пахнет», «там неприятно пахнет и очень часто бегают собаки»), развивающие детские центры («там сделаешь поделку и ее не вернут»). Максимально негативные эмоции у детей вызывают заброшенная кочегарка – 20% («боюсь там находиться, мне страшно», «оно страшное»), школа – 16% («контрольные работы, неприятно писать, боюсь получить 2», «боюсь получить плохие оценки за которые мне потом будет стыдно перед родителями»), темные места – 10% («Аллея. Там темно и страшно»), индивидуальные места тревоги – 10% («дом одной бабушки которая схватила меня и не отпускала», «дом злой девчонки»). По одному разу были названы детский сад, детский дом.

Все названные нелюбимые места – публичные. Даже выделенные детьми индивидуальные места не являются тайными, сокрытыми от других, они находятся в публичном городском пространстве. Их «секретность» в том, что они не общедоступные.

На первый взгляд, нелюбимые эмоциональные локусы расположены хаотично по всему городу. Однако линия центр-пригород прослеживается: церковь, торговые центры, кладбище, перекресток, развивающие детские центры, школы расположены вдоль центральной улицы города; река за пределами города.

Нелюбимые места и места тревоги четко делятся на открытые и закрытые локусы. К открытым локусам относятся река, перекрестки, места сбора мусора, темные места, торговые центры наличие которых в детском эмоциональном пространстве города определяются социально-экономическим причинами (неблагоустроенные места сбора мусора, места для купания, «стертые зебры» на пешеходном переходе, мало освещенные места), индивидуальными психологическими причинами (боязнь упасть с моста в реку, боязнь большого количества народа). Остальные – закрытые гетеротопии, поскольку «предполагают некую систему открытости и замкнутости, которая одновременно и изолирует их, и делает их проницаемыми ^{[6, c. 202]}. К универсальным закрытым гетеротопиям стоит отнести школу, больницу, кладбище, заброшенные здания.

Негативные эмоциональные локусы определяются не только социально-экономическим причинами, но и архитектурно-ландшафтными особенностями местности (наличие реки, церкви и пр.). Для данного города характерно выделение церкви и кладбища в качестве гетеротопий, хотя это не свойственно для детей 11-12 лет. Церковь и кладбище в данном случае находятся в самом центре города, рядом с Центральным рынком, одной из школ. Гетеротопии включены в активное публичное пространство города, а не находятся на его периферии, поэтому уже в рисунках младших школьников встречаются соответствующие ответы (рис. 1).

Рис. 1. Кладбище. Рисунки девочки 12 лет (слева) и мальчика 11 лет (справа). Источник: материалы анонимного опроса

В рисунках кладбища всегда присутствуют в большом количестве повторяющиеся, типичные элементы: кресты и могильные ограждения. Негативное восприятие не связано в данном случае с личным неприятным опытом, таким как смерть родственника, а с общей угнетающей атмосферой и уверенностью в существование призраков («тихо, верю в призраков»). Еще большее количество повторяющихся, типичных элементов присутствует на рисунках школы: это повторяющиеся квадраты окон, если рисунок фасада здания, и школьных парт, если рисунок интерьера. Нет оснований говорить о городе как о фабрике страха или риска по представлению младших школьников. Рисунки гнева и страха, как убедительно показала Б. Эдвардс в работе «Ты-художник!», сопровождаются резкими многочисленными штриховыми линиями. Рисунки же многочисленных элементов скорее свидетельствуют о рутинности и безысходности.

Особо стоит выделить такую гетеротопию как заброшенные здания. Наши предварительные исследования показали, что чем меньше населенный пункт, тем она значимее для детского эмоционального ландшафта (рис. 2). К примеру, в городе Никеле, Мурманской области, который в три раза меньше Вельска по численности населения, ответ «заброшенные здания» встречается не у 20 %, а у 26 % младших школьников [результаты исследования в данный момент находятся в печати].

Рис. 2. Заброшенная кочегарка, г. Вельск Архангельской области. Фото автора

Заброшенные здания чаще всего становятся пристанищем для маргинальных личностей. В крупных городах «принимаются меры для исключения определенных групп, в том числе молодежных банд, пьяниц, бомжей и психически больных из «общественных» пространств, поскольку они нарушают определенные правила поведения: трезвость, чистота и так далее» ^{[11, c. 48]}. В провинциальных городах в «жертву» социальному спокойствию приносятся заброшенные помещения. Заброшенные здания не ремонтируются, не сносятся, в них просто заколачиваются досками окна и двери. Игнорирование - типичная реакция школьника («я стараюсь не ходить через кочегарку»), поэтому в символическом значении, заброшенные здания выполняют функцию «грязных» мест. Антрополог Мэри Дуглас пишет, что представление о «грязном» в современной культуре отличается от первобытного тем, что избегание грязного для современных людей это дело гигиены или эстетики, а не религии ^{[1, с. 65]}. Игнорирование вследствие отторжения грязного - реакция современного человека: «...наше поведение, касающееся нечистоты, — это реакция, отторгающая любые предметы или идеи, не отвечающие или противоречащие значимым для нас классификациям» ^{[1, с. 66]}. Школьниками приписывается повышенная опасность заброшенных зданий («старое и может обвалиться»). Приписывание опасности - является одним из способов сделать предмет не обсуждаемым, что способствует усилению конформности в социуме ^{[1, с. 71]}. Вписывание «грязных» мест в повседневные маршруты могут усилить чувство неукореннености в городском пространстве, поэтому игнорирование является своего рода защитной реакцией. Такие места можно обозначить как «жертвенные» локусы: «коллектив пытается обратить на жертву сравнительно безразличную, на жертву «удобоприносимую» то насилие, которое грозит поразить его собственных членов, тех, кого оно хочет любой ценой защитить» ^{[2, с. 10]}. Заброшенные здания являются «жертвами» социального игнорирования.

Заброшенные здания нарисованы детьми в разных масштабах, начиная с общего плана местности до крупной прорисовки оконных проемов (рис. 3).

Рис. 3. Заброшенная кочегарка. Рисунки девочки 12 лет (слева), мальчиков 12 лет (в центре и справа). Источник: материалы анонимного опроса

Распределение локусов на «чистые» и «нечистые» или «жертвенные» и все остальные может иметь решающее значение для создания изоляционного пространства (spaces of exclusion) в небольших населенных пунктах. Сосредоточение негативных эмоций на одном-двух местах позволяет контролировать эмоциональное состояние жителей. Одна из респондетнок Марина (в целях сохранения анонимности, имя изменено), 31 год, во время разговора высказала мысль: «если всех [наркоманов – Т. Ж.] оттуда [заброшенной кочегарки – Т. Ж.] разогнать, то куда они пойдут? Тут хоть знаем где они». Перекодировка таких «жертвенных» мест, например, создание центров современного искусства, что происходит в крупных городах, в маленьком городе может привести к потере чувства безопасности, способствующего укреплению связи с местом. Однако, существует ”точка предела”: когда нейтральные эмоции (игнорирование) по отношению к жертвенным местам переходят в негативные. Это возможно в случае увеличения количества таких мест, поэтому профилактическая работа с заброшенными зданиями необходима. Создание арт-объектов, парковок на месте заброшенных зданий – вариант решения для взрослого человека, а не ребенка. Перекодирование эмоций с негативной на положительную возможно при помощи игры. Создание площадок для paintball – один из вариантов решения проблемы.

Заключение

Большинство детей не имеют нелюбимого места или места тревоги в провинциальном городе. В классификации нелюбимых мест в провинциальном городе оправдано деление на «открытые» и «закрытые» места, а не на «транзитные (не-места)» и «все остальные». Можно говорить не просто о наличии нелюбимых локусов в эмоциональном пространстве детей, а о «жертвенных местах», игнорирование и удаление которых из ежедневных маршрутов, позволяют «очистить», обезопасить все остальное городское пространство. Таким «жертвенным локусом» в Вельске является заброшенная кочегарка. Мысль об универсальности закрытых гетеротопий (школа, больница, кладбище, заброшенные здания), их характерность для любого детского эмоционального пространства в провинции требует дальнейших исследований и подтверждений на практике.

Источники и материалы: Полевые материалы автора: экспедиция в г. Вельск Архангельской области, сентябрь-октябрь 2014 года.