Регулирование состава ВЛКСМ во второй половине 1930-х — начале 1940-х гг.

Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта №15-31-01002 "Комсомол как социокультурный феномен XX века"

В вопросах комсомольского строительства 1920–1940-х гг. проблема регулирования состава ВЛКСМ имела политическое значение. Пристальное внимание партийного и комсомольского руководства тех лет к вопросам приёма молодёжи в комсомол, всегда рассматривавшийся в качестве помощника и резерва коммунистической партии, объективно было связано с процессами укрепления однопартийной диктатуры в 1920-е гг. и становления единоличной сталинской в 1930-е гг. Система преференций и ограничений при вступлении в комсомол была нацелена на формирование прочной социальной и кадровой опоры нового строя и в известной степени реагировала на изменения внутриполитической конъюнктуры.

Объектом изучения в статье являются вопросы кадровой политики в ВЛКСМ в предвоенные годы — период массовых репрессий и масштабных кадровых изменений в руководящем аппарате и рядовом составе союза, определивших его социально-демографический облик и мобилизационные возможности к началу Великой Отечественной войны.

Цель работы — показать влияние сталинской «кадровой революции» 1936–1938 гг. на кадровую политику в ВЛКСМ с учётом объективных процессов социальной стратификации в предвоенном СССР. В задачи автора не входило рассмотрение всех аспектов кадровой работы в комсомоле: предметом изучения преимущественно стала практика регулирования количественного и качественного состава союзной массы через механизм приёма-исключения членов союза.

Методологическая база работы основана на общенаучном методе дедукции и специальных методах — конкретно-историческом и сравнительно-историческом.

В современной отечественной историографии вопросы регулирования состава комсомола во второй половине 1930-х гг. были частично рассмотрены в работах А. З. Акмурзаевой, М. М. Дорошиной, В. К. Криворученко, П. Н. Матюшина, Р. П. Осипова, Д. В. Павлухина, А. А. Слезина, К. А. Якимова ^{[1],[2],[3],[4],[5],[6],[7],[8],[9],[10],[11],[12],[13],[14],[15],[16],[17],[18],[19]}. Предметом исследовательского внимания стали в основном кадровые чистки в руководящем и рядовом звене союза 1937–1938 гг., которые, как было установлено, носили сплошной и массовый характер, нанесли крупный ущерб кадровому потенциалу организации и временно затормозили её численный рост. Много внимания политике социального регулирования комсомольских рядов в 1934–1938 гг. было уделено в диссертационном исследовании Д. В. Павлухина, который пришёл к заключению о её бесперспективности в силу стагнирующего влияния на численный рост, штатный аппарат и образовательный потенциал союза. Исследователь сделал вывод о сохранении дифференцированного подхода при приёме в комсомол во второй половине 1930-х гг., вопреки положениям Устава 1936 г ^[14]. Наконец, в недавно опубликованной статье молодого исследователя К. А. Якимова, посвящённой общественному сознанию молодёжи в период «большого террора» 1937–1938 гг., были затронуты некоторые особенности санкционной политики в союзе, в частности, типовые основания массовых исключений из комсомола и реакция на них рядовой союзной массы ^[19]. По мнению исследователя, большинство комсомольцев поддерживало политику массовых чисток в союзе; в ходе их проведения пострадало много законопослушных членов организации; чистки содержали в себе элементы классового подхода и на заключительном этапе сопровождались восстановлением в правах члена ВЛКСМ части несправедливо исключённых.

Таким образом, представленная в статье проблема получила лишь частичное освещение в новейшей отечественной историографии, что обуславливает её научную новизну.

Качество комсомольской массы являлось предметом пристального внимания партийно-комсомольских лидеров в 1920–1930-е гг. При этом главным его критерием признавалась политическая благонадёжность членов ВЛКСМ, на практике предполагавшая преданность политической линии ЦК партии. Поскольку в условиях массового характера организации и низкого уровня политической культуры населения СССР в 1920–1930-е гг. выполнить это условие было затруднительно, проблема формирования идеологически выдержанного состава ВЛКСМ до середины 1930-х гг. упрощённо решалась путём закрепления в его Уставе льготных условий приёма в организацию пролетарско-крестьянских слоёв молодёжи, расширения его партийного ядра и проведения периодических чисток членов союза ^{[20, с. 123, 136, 145, 165, 174, 177, 184, 185, 201, 239, 240]}.

Для лучшего понимания реалий комсомольского строительства рубежа 1930–1940-х гг., необходимо иметь общее представление об особенностях политики регулирования состава ВЛКСМ на предыдущем этапе: в 1920–середине 1930-х гг., которые получили подробное освещение в новейшей научной литературе: работах В. А. Ипполитова, Д. В. Павлухина, А. А. Слезина и, конечно, в публикациях одного из патриархов комсомольской историографии В. К. Криворученко ^{[5],[6],[7],[8],[9],[10],[13],[14],[21],[22],[23],[24],[25],[26],[27]}.

Главный вывод, который позволяют сделать исследования учёных, заключается в том, что политика регулирования состава ВЛКСМ в этот период была полностью подчинена практическим потребностям правящей партии большевиков и имела противоречивый характер. С начала нэпа проводился курс на социально-классовое регулирование рядов комсомола, укрепление в его составе пролетарского и партийного ядра, ограничение приёма представителей интеллигенции – учащихся и служащих (требование кандидатского стажа), что в условиях социальных противоречий 1920-х гг. в крестьянской стране, по мнению партийного руководства, в известной степени гарантировало политическую благонадёжность союза и его управляемость со стороны коммунистической партии. В реальности, в годы нэпа, ВЛКСМ, являясь массовой организацией, пополнялся в основном за счёт представителей среднего крестьянства, в силу его численного преобладания в массе молодёжи и понимания партийным руководством объективной необходимости ограждения «середняков» от влияния альтернативных молодёжных объединений. С начала 1920-х гг. был взят курс на приём в союз в первую очередь молодёжи старше 18 лет, что должно было укрепить роль ВЛКСМ в качестве помощника партии в хозяйственном строительстве. Однако, в действительности, как показал А. А. Слезин, в период нэпа союз пополнялся в основном подростками 15 — 16 лет, сознание которых проще поддавалось большевистской индоктринации. Поворот политики партии после XIV съезда (1925) в сторону индустриализации, источником накоплений для которой должна была послужить деревня, «легализовал» приём в комсомол не только бедняцкой и батрацкой крестьянской молодёжи, но и середняков – для укрепления на селе социальной базы политики социалистической кооперации. Однако с началом сплошной коллективизации, не поддержанной основной массой крестьянства, был взят курс на ограничение роста союза за счёт середняцкой молодёжи и в то же время полный охват им колхозной молодёжи; а с 1932 г. стартовала кампания за повышение «качества» комсомольских рядов, в процессе которой не только резко сократился приём молодёжи в союз, но и были осуществлены массовые исключения комсомольцев, что привело впервые с 1922 г. к сокращению численности комсомола к 1935 г. в полтора раза по сравнению с рекордным 1931 г. К середине 1930-х гг. комсомольское руководство отказалось от поставленной в 1920-е гг. стратегической задачи 100 % членства в союзе представителей пролетарской молодёжи, признав главным критерием приёма в комсомол политическую зрелость кандидата, что, как на примере Центрально-Чернозёмной области показал В. А. Ипполитов, привело к значительному сокращению доли индустриальных рабочих в союзе ^[24].

Важным средством регулирования состава ВЛКСМ в 1920–середине 1930-х гг. стали периодические чистки, в ходе которых избавлялись от «чужеродных» и «враждебных» элементов в союзе: пассивных членов союза, лиц девиантного поведения, представителей социально-чуждых групп и поддерживающих связь с таковыми, сторонников «левого» и «правого» уклона, противников сплошной коллективизации и раскулачивания. Первая такая чистка была проведена в 1921 г., а после перехода к форсированному строительству социализма, по мнению А. А. Слезина, чистки комсомольских организаций, как превентивная мера, превратились в основной метод регулирования состава. При этом, как и в случае с приёмом в комсомол, при проведении чисток практиковался классовый подход, предполагавший исключение из союза за проступки в первую очередь представителей политически «ненадёжных» социальных групп: интеллигенции, средних и зажиточных слоёв крестьянства.

Политика социального регулирования комсомольских рядов в годы нэпа и начального этапа индустриальной модернизации, по мнению учёных, не позволяла союзу полноценно выполнять созидательные, в том числе, воспитательные функции, укореняла в общественном сознании молодёжи двойную мораль, но вполне решала задачу создания из комсомола инструмента разрушения традиционного социально-экономического и культурного уклада и борьбы с «врагами народа» в период массовых репрессий 1930-х гг. ^{[23],[24],[26],[27]}.

Приём молодёжи в ВЛКСМ во второй половине 1930-х гг. осуществлялся, с одной стороны, на основании формальных положений Устава 1936 г., с другой, согласно руководящим указаниям партийного руководства и, прежде всего, лично Сталина. Условия приёма в комсомол в Уставе 1936 г. были сформулированы Сталиным и, в отличие от редакции 1931 г., предполагали равные права на членство в организации для представителей различных социальных групп. Несколько изменены были возрастные границы членства в ВЛКСМ: 15 — 26 лет вместо 14 — 23, что создало дополнительные резервы количественного роста союза за счёт работающей молодёжи и одновременно расширяло поле его организационно-воспитательной деятельности. Единственным уставным ограничением для вступления в комсомол являлось требование политической грамотности кандидата, но его можно было легко обойти с помощью института кандидатского стажа, который предусматривал для недостаточно подготовленных молодых людей шестимесячный испытательный срок в статусе кандидата в члены ВЛКСМ ^{[28, д. 97, л. 3–4, д. 28, л. 108–116об.]}.

Снятие Уставом 1936 г. установленных ещё в 1921 г. ограничений при приёме в комсомол представителей социальных групп учащихся и служащих не являлось лишь элементом популизма сталинского руководства. Принятию нового Устава ВЛКСМ, как известно, предшествовала беседа Сталина с работниками ЦК ВЛКСМ в феврале 1935 г., на которой он обратил внимание на чрезмерную концентрацию комсомольских организаций на вопросах хозяйственного строительства в ущерб воспитательной работе с молодёжью, её образованию. Подразумевалось, прежде всего, политическое образование молодого поколения: усвоение марксистско-ленинского общественного учения, истории ВКП (б) и социалистического строительства в СССР. Формально переориентация комсомола на вопросы коммунистического воспитания молодёжи обосновывалась изменившейся социально-экономической обстановкой: решением к середине 1930-х гг. задачи создания материальной базы социализма, необходимостью повышения уровня образовательной подготовки трудящихся для освоения новой техники, а также воспитательными задачами молодёжной организации. В результате, на основании специального постановления ЦК ВКП (б) (февраль 1935) и XI пленума ЦК ВЛКСМ (июнь 1935) был перестроен аппарат комсомольских органов – с производственно-отраслевого принципа на социально-дифференцированный (по группам молодёжи), пересмотрены образовательные программы в системе комсомольского политпросвещения, с прицелом на преподавание вопросов революционной теории, истории партии и советского государства в сталинском изложении, усилен пропагандистский аппарат. Методическая и доктринальная перестройка политического воспитания комсомольцев была завершена с выходом в свет в 1938 г. сталинского учебника политграмоты «История ВКП (б). Краткий курс» ^{[20, с. 251–254, 269]}.

Партийные решения 1935 г., тесно связанные, на наш взгляд, с ликвидацией Уставом 1936 г. социального фильтра в вопросах приёма молодёжи в комсомол, были продиктованы исключительно политическими соображениями, поскольку после репрессивных кампаний 1936–1938 гг., завершивших сталинизацию советского общества, партийное руководство решениями XVIII съезда ВКП (б) вновь развернуло комсомол к вопросам хозяйственной жизни ^{[20, с. 267; 28, д. 97, л. 19–21; 29, д. 168, л. 69]}.

Логично предположить, что усиление внимания Сталина к вопросам всеобщей политической индоктринации советской молодёжи в середине 1930-х гг. было связано с задачами укрепления его личной власти в отсутствие единства делегатов XVII съезда партии по вопросу о кандидатуре генерального секретаря ЦК ВКП (б). В данной ситуации, к тому же сложившейся на фоне усиления конфликтных настроений в обществе в условиях революционных социально-экономических преобразований первой половины 1930-х гг., Сталин должен был готовиться к новому витку борьбы с потенциальной политической оппозицией, поводом к началу которой стало убийство С. М. Кирова в декабре 1934 г. Вероятно, не случайно убийство С. М. Кирова и беседа Сталина с генеральным секретарём ЦК ВЛКСМ А. В. Косаревым по поводу воспитательной функции комсомола хронологически очень близки: молодёжь проще всего можно было превратить в социальную опору сталинизма. Но для этого требовалась интенсивная обработка её политического сознания, поскольку в начале 1930-х гг., если следовать выводам В. А. Ипполитова, основная масса комсомольцев не разделяла сталинского тезиса о сохранении остроты классовой борьбы по мере строительства социализма ^{[22, с. 6]}. В свете масштабных чисток 1937–1938 гг. в руководящем аппарате партии и государства всех уровней в различных сферах общественной деятельности, именуемых иногда «сталинской кадровой революцией», и объективной потребности в образованных и в тоже время политически благонадёжных кадрах новых руководителей, проясняются практические соображения Сталина, убравшего из Устава ВЛКСМ препятствия для вступления в союз учащейся и служащей молодёжи – наиболее образованных представителей общества. Не случайно, руководители комсомола А. В. Косарев и Н. А. Михайлов на III и VIII пленумах ЦК ВЛКСМ весной 1937 и 1939 г. подчёркивали необходимость активной политико-воспитательной работы среди вузовской молодёжи, как будущего корпуса советских управленцев, а комсомольская прослойка среди студентов увеличилась за 1935–1941 гг. с 35,5 до 68,6 % ^{[28, д. 97, л. 39; 29, д. 126, л. 67–70, д. 168, л. 30]}.

К тому же, в условиях бурного развития средней школы в середине 1930-х гг., сопровождавшегося десятикратным ростом численности учащихся 8 — 10 классов, заняться политическим воспитанием советского поколения школьной молодёжи через комсомол требовала политическая целесообразность, что диктовало отмену формальных ограничений на приём учащихся ^{[20, с. 254]}.

Вот практические соображения, обусловившие демократизацию приёма в комсомол в Уставе 1936 г. Они подтверждаются предвоенной статистикой роста рядов ВЛКСМ, отражённой в таблицах 1 — 5.

В таблице 1 ^{[28, д. 102, л. 3, 11, 26, 27, 35]} приведены неполные данные приёма в комсомол по типам первичных организаций, которые показывают устойчивое сокращение доли принимаемой молодёжи, занятой в сфере производства: с 55,6 % в 1937 г. до 45,7 % в 1940 г. и 38,4 % в первом полугодии 1941 г.

Таблица 1

Приём в комсомол: 1937–первое полугодие 1941 г. (тыс. чел / %)

Учитывая ничтожный размер приёма в комсомол представителей бюрократии и студенчества и его незначительный размер по другим отраслям государственного сектора, можно констатировать, что основной рост комсомольских рядов накануне войны происходил за счёт учащейся молодёжи (в материалах XI съезда приём в ВЛКСМ по неполным средним и средним школам за 1940 г. показан в 247549 человек, что составляет 14,8 % от общего числа принятых и представляется очевидной ошибкой ^{[28, д. 102, л. 26]}, поэтому мы поправили цифру, исходя из пропорций 1941 г.). Это наглядно проиллюстрировано данными таблицы 2 ^{[28, д. 102, л. 14]}, свидетельствующими, что с 1938 г. доля принятой в ВЛКСМ учащейся молодёжи приблизительно равнялась или превышала суммарный показатель приёма по категориям «рабочие» и «колхозники», который к 1941 г. сократился с 50 до 37 %.

Таблица 2

Состав принятых в ВЛКСМ по роду занятий: 1937–первое полугодие 1941 г. (тыс. чел / %)

Это сокращение происходило в первую очередь за счёт колхозной молодёжи. Более высокую устойчивость показателей приёма пролетариата можно объяснить либо продолжением во второй половине 1930-х гг. прежнего классового курса комсомольского руководства на рост пролетарского ядра, на котором настаивает, в частности, Д. В. Павлухин ^{[14, с. 18]}, либо объективными сдвигами в социальной структуре населения, в первую очередь молодёжи, вследствие индустриального скачка 1930-х гг. Во всяком случае, резервы роста ВЛКСМ за счёт колхозной молодёжи в конце 1930-х гг. были огромны (в 1936 г. лишь 7 % её состояло в комсомоле), но её приём по разным причинам (включая неприязненное отношение крестьянства к власти за политику коллективизации и раскулачивания) затруднён, несмотря на партийные и комсомольские постановления и решения X съезда ВЛКСМ ^{[14, с. 18; 20, с. 227; 28, д. 97, л. 56, 59]}.

Как свидетельствуют данные таблицы 3 ^{[28, д. 102, л. 12]}, в исследуемый период около 90 % принимаемой в союз молодёжи приходилось на возрастную группу 15 — 21 год, причём доля молодёжи школьного возраста среди принятых увеличилась в полтора раза — с 40 до 60 %, что вполне отвечало воспитательной функции комсомола как партийного института политической социализации молодёжи. Обращает на себя внимание скачкообразное падение показателей приёма по возрастной группе старше 26 лет. В принципе, приём молодёжи этого возраста в комсомол противоречил Уставу 1936 г., установившему верхний возрастной предел пребывания в организации в 26 лет. Однако необходимость партийного контроля за деятельностью союза, в своё время породившая институт партийной прослойки в ВЛКСМ, делала эту границу условной для членов партии, которыми «укрепляли» союзную массу. Особенно интенсивно процесс «укрепления» протекал в период борьбы с «врагами народа» 1937–1938 гг., что и отражают данные таблицы. Значительное падение в 1940 г. доли принятых в демографической группе 18 — 21 год, вероятно, было связано с введением в 1939 г. в СССР всеобщей воинской повинности и мобилизациями в армию в период войны с Финляндией.

Таблица 3

Состав принятых в ВЛКСМ по возрасту: 1937–первое полугодие 1941 г. (тыс. чел / %)

Показатели приёма в комсомол предвоенных лет по критерию образованности отражёны в таблице 4 ^{[28, д. 102, л. 13]}. Их динамика, очевидно, подтверждает, во-первых, зафиксированное в таблицах 2 и 3, доминирование в среде принятых представителей школьной молодёжи с неполным средним образованием: удельный вес этой группы вырос с 47,9 до 63,5 %; во-вторых, естественное двухкратное сокращение доли необразованных новых членов — вследствие перехода в первой половине 1930-х гг. в СССР к системе всеобщего образования; в-третьих, незначительный спад показателей приёма малообразованной молодёжи, вероятно, по причине снижения в составе принятых доли лиц физического труда. В то же время обозначилось падение показателей приёма образованных людей — со средним и высшим образованием: с 8,5 до 6,7 %, вероятно, по причине вступления значительной их части в комсомол в более раннем возрасте. Во всяком случае, доля образованных членов в составе ВЛКСМ в 1939–1940 гг. продолжала расти ^{[28, д. 102, л. 7]}.

Таблица 4

Состав принятых в ВЛКСМ по образованию: 1937–первое полугодие 1941 г.

(тыс. чел / %)

Приведённая в данной таблице статистика, учитывая массовость комсомола, отражает объективную картину социальной жизни СССР 1930-х гг.: низкий общеобразовательный уровень населения и огромные государственные усилия по его повышению. В целом, можно утверждать, что 35 — 40 % новых членов ВЛКСМ были неспособны осуществлять просветительскую деятельность в молодёжной среде даже в границах упрощённого марксистско-ленинского общественного учения. Однако ещё раз подчеркнём, что во второй половине 1930-х гг., за счёт преобладающего приёма в комсомол учащихся 8 — 10 классов, впервые обозначились качественные сдвиги в образовательном потенциале союза в форме доминирования в массе его членов выпускников неполных и полных средних школ ^{[28, д. 102, л. 7]}. Именно в эти годы комсомол включил в свой состав большинство студентов вузов, то есть по формальным критериям стал приближаться к максимуму своих воспитательных возможностей.

Предвоенную тенденцию к феминизации комсомола отражает таблица 5 ^{[28, д. 102, л. 15]}, с одной стороны показывающая стремление партийного руководства к полному охвату политической социализацией советской молодёжи, с другой — повышение роли женщины в общественной жизни, расширение её возможностей самореализации. Кроме того, очевидно, что в условиях массового призыва юношей в армию в период советско-финляндской войны 1939–1940 гг., возможности роста комсомольских рядов за счёт взрослых мужчин сократились, что естественно компенсировалось усиленным приёмом в ВЛКСМ противоположного пола. В условиях надвигающейся войны подобный подход имел большое практическое значение, ибо позволял уберечь значительную часть кадрового потенциала организации от мобилизации на фронт и тем самым сохранить её работоспособность.

Таблица 5

Состав принятых в ВЛКСМ по полу: 1937–первое полугодие 1941 г.

(тыс. чел / %)

Обращают на себя внимание пиковые в плане роста комсомольских рядов 1938–1939 гг. Представляется, что такие показатели роста — 300 % к 1937 г., достигнутые после решений V пленума ЦК ВЛКСМ (февраль 1938), посвящённого политике регулирования состава организации, стали результатом комплексных мер партийного руководства по укреплению социальной базы сталинского политического курса в условиях «большого террора». Причём, темпы роста союзной массы были равно высокими во всех типах производственных организаций.

Другое дело, насколько такой рост комсомольских рядов был оправдан с точки зрения укрепления ВЛКСМ как проводника партийных директив и воспитателя советской молодёжи. Документы свидетельствуют, что идейное и исполнительское «качество» новых членов вызывало у комсомольского руководства много вопросов. Критика стиля работы комитетов в вопросах кадрового роста прозвучала на XI пленуме ВЛКСМ (июнь 1940), специально посвящённого кадровой политике: по словам делегатов, в комсомол брали всех, кто подал заявление, включая тех, кто подал его принудительно ^{[29, д. 204, л. 186]}. Ясно, что такие методы кадрового роста не могли не породить хронические болезни комсомола: так называемый «балласт» – пассивных членов, и нарушителей внутрисоюзной дисциплины.

Нескончаемый поток молодёжи в райкомы ВЛКСМ, которые после ликвидации в 1934 г. приёмочных комиссий осуществляли процедуру приёма в члены ВЛКСМ, физически не позволял их работникам проводить индивидуальное собеседование, превращая торжественную процедуру приёма в формальность. Как свидетельствуют выступления делегатов предвоенных пленумов ЦК комсомола, основная часть заседаний бюро районных комитетов была посвящена вопросам приёма молодёжи в союз, что не позволяло им полноценно заниматься другими вопросами. В связи с этим выдвигались предложения передать часть полномочий по кадровым вопросам первичным организациям, либо вернуться к системе приёмочных комиссий ^{[29, д. 126, л. 162, 163, д. 130, л. 22–24]}. В целях разгрузки районных комитетов в вопросах приёма молодёжи в комсомол, VIII пленум ЦК ВЛКСМ (апрель 1939) предоставил им право утверждать решения первичных организаций заочно (без собеседования), которое было широко использовано на практике и способствовало росту «балласта» ^{[29, д. 175, л. 21, д. 229, л. 106]}.

Широко используемым средством регулирования состава ВЛКСМ во второй половине 1930-х гг. являлось исключение из его рядов, которому придавалась воспитательная функция ^{[29, д. 130, л. 22]}.

Как было указано выше, исключение, как мера дисциплинарного воздействия на членов ВЛКСМ, массово применялась комсомольскими комитетами на начальных этапах социалистического строительства, несмотря на наличие в руководстве союза её противников, резонно указывающих на воспитательную сущность молодёжной организации ^{[20, с. 138; 26, с. 73]}. Этот метод работы с союзными массами широко использовался в периоды обмена комсомольских документов, когда исключали так называемых «переростков» и лиц, фактически утративших связь с организацией, в период борьбы за власть в партийном руководстве в 1920-е гг. и особенно в период сплошной коллективизации сельского хозяйства, когда вступили в острое противоречие принципы массовости и политической благонадёжности союза. В результате масштабной кампании по очистке комсомола от «чужеродных» элементов, старт которой был дан обменом комсомольских документов в 1932 г., за 1933–первую половину 1935 г. из союза был исключён 449571 человек ^{[20, с. 165, 174, 184, 185, 201, 239–240]}.

В условиях общества «диктатуры пролетариата», конституционно закреплённого до 1936 г. и отсутствия формального равенства молодёжи при вступлении в комсомол, массовые исключения или, иными словами, чистки являлись, прежде всего, средством социального регулирования рядов союза, условной гарантией его политического, а не социально-воспитательного качества. Во второй половине 1930-х гг., с принятием сталинской конституции и Устава ВЛКСМ 1936 г., формальные условия проведения комсомольских чисток изменились, а главное, с ликвидацией элементов буржуазного общества, завершением процесса насильственной коллективизации крестьянства, отменой карточной системы в городах, стали ослабевать объективные предпосылки для социальной конфронтации. Тем не менее, развёрнутая в эти годы форсированная сталинизация общества, сопровождавшаяся репрессивными кампаниями 1936–1938 гг., обусловила продолжение старой политики выкорчёвывания «враждебных элементов» в комсомоле, которое достигло грандиозных размеров, особенно в руководящем аппарате союза.

Представляется, что репрессии в комсомоле решали комплексную задачу: способствовали ротации кадров руководящих работников в условиях их застоя; позволяли представить общественности «виновников» бюрократизации и формализации внутрисоюзных отношений, снижавших авторитет организации в среде молодёжи; наконец, устраняли потенциальных и действительных противников сталинских социально-экономических преобразований, особенно коллективизации ^{[19, с. 237; 29, д. 129, л. 44, 45, д. 205, л. 22]}.

В авторские задачи не входит подробный анализ проблемы комсомольских чисток 1937–1938 гг., так как этот вопрос получил обстоятельное освещение в упомянутых выше работах В.К. Криворученко, а на региональном уровне — Д. В. Павлухина, А. А. Слезина, А. З. Акмурзаевой, М. М. Дорошиной, Р. П. Осипова, П. Н. Матюшина, К. А. Якимова. Выводы учёных свидетельствуют об искусственном, под угрозой репрессий, нагнетании в комсомоле тех лет атмосферы подозрительности, нетерпимости к инакомыслию, постоянного поиска врагов нового политического строя, что подстёгивало «полицейское» рвение руководящего аппарата ВЛКСМ, а рядовым комсомольцам позволяло сводить счёты друг с другом. Не приходиться рассуждать о воспитательно-социализирующем эффекте этой политики в молодёжной среде. Задачей автора является рассмотрение особенностей санкционной политики в ВЛКСМ эпохи «большого террора» лишь в общем контексте политики регулирования «качества» союзных масс в предвоенные годы.

Данные табл. 6. позволяют получить представление о характере исключений комсомольцев в эти годы ^{[28, д. 102, л. 3, 31]}.

Таблица 6.

Исключения из ВЛКСМ в 1936–1940 гг.

Они полностью отражают политическую реальность СССР второй половины 1930-х гг.: абсолютный и относительный максимум исключённых пришёлся на период массовых репрессий 1936–1938 гг., когда в среднем за год исключали из комсомола в два раза чаще, чем в последующие годы. Кроме того, приблизительно, 50 % исключений 1936–1938 гг. — с формулировкой «враждебный элемент» и «шкурник» — имело политическую окраску и, как правило, сопровождалось государственными карательными санкциями, что в принципе недопустимо в общественной по Уставу и воспитательной по характеру организации. И, наоборот, на нарушение корпоративных норм, как главное основание лишения членства в общественной организации, приходило в эти годы в среднем 14 % исключений. Этот факт лишний раз подтверждает государственный статус ВЛКСМ.

Обращают на себя внимание сравнительно высокие показатели исключённых с формулировкой «враждебный элемент» в 1937–1938 гг. — трагические итоги внедрения в общественное сознание сталинского тезиса о сохранении накала классовой борьбы по мере укрепления социалистического строя. Судьба этих людей сложилась трагично.

Насколько обоснованными являлись массовые исключения из комсомола эпохи «большого террора», хорошо проясняет позиция по этому вопросу генерального секретаря ЦК ВЛКСМ А. В. Косарева, озвученная на III пленуме ЦК комсомола в апреле 1937 г.: по его словам, исключению должны подлежать только неисправимые члены союза (с точки зрения соблюдения внутрисоюзных обязанностей) и «враги народа», а таковых из 79 тыс. исключённых в 1936 г. насчитывалось только 7314 человек или 9 %. Остальных, по мнению А. В. Косарева, надлежало воспитывать. Московский обком ВЛКСМ во главе с членом ЦК комсомола А. М. Пеговым в 1938 г. полностью удовлетворил 65 % апелляций комсомольцев на решения районных комитетов об исключении из союза ^{[29, д. 126, л. 75, д. 168, л. 81–84]}. Таким образом, комсомольские руководители, которые возглавляли и лично участвовали в кампании по «очищению» молодёжного союза, хорошо понимали несоразмерность масштаба чисток, проводимых местными комитетами ВЛКСМ.

Безусловно, у комсомольского руководства имелись формальные и фактические основания для «очистки» рядов союза: речь идёт о, так называемом, «балласте» — общественно-пассивных членах союза, и лицах некомсомольского возраста — переростках. Весной 1937 г. в комсомоле числилось 535 тыс. переростков, что в среднем составляло 13 — 14 % численности организации; а по отдельным районам эта цифра доходила до 30 % ^{[28, д. 102, л. 3; 29, д. 130, л. 24, 118]}. Проблему переростков в комсомоле ёмко отразил в своём выступлении на III пленуме ЦК ВЛКСМ в апреле 1937 г. один из секретарей райкомов: «Что же с ними делать? Если бы эти переростки ставили вопрос так, что мы не хотим уходить из комсомола, закрепите нас в комсомоле; но большинство этих переростков ставит вопрос так, что мы уже переросли, мы хотим уйти из комсомола, но уйти по-хорошему, как переростки, сохранив у себя билет. Центральному комитету надо решить этот вопрос тем, чтобы они нам не тормозили работу, потому что на переростков глядя, молодёжь некоторая к нам перестаёт желать идти. Бывает и такой разрыв в организации, когда от 15 до 33 лет, это разрыв без малого такой, что мать и дочь. Тут надо поставить вопрос чрезвычайно серьёзно… решить вопрос о переростках по существу» ^{[29, д. 130, л. 24]}.

Что касается размеров «балласта», то о них можно судить только на основании субъективного мнения самих комсомольских функционеров: на III пленуме ЦК ВЛКСМ (апрель 1937) по ярославской областной организации была озвучена цифра в 40 % ^{[29, д. 130, л. 17, 19]}. В любом случае, учитывая всем известный количественный подход комитетов ВЛКСМ к приёму молодёжи в союз, можно говорить о высоком удельном весе этой группы комсомольцев. Балласт составляло подавляющее большинство переростков, которые уклонялись от уплаты членских взносов, посещения собраний, выполнения комсомольских поручений ^{[29, д. 204, л. 48, 110–112]}. Частичное решение проблемы комсомольского «балласта» было осуществлено в ходе кампании по обмену комсомольских документов 1938–1939 гг. ^{[20, с. 271; 28, д. 97, л. 60]}. Наконец, обоснованным являлось исключение из союза уголовного элемента, доля которого, очевидно, была невелика (По данным В. А. Ипполитова, в первой половине 1930-х гг. в аграрной Центрально-Чернозёмной области доля исключённых за совершение уголовных преступлений составила 13,5 % ^{[21, с. 264]}. Однако, на этот период приходится голод 1932–1933 гг. и, учитывая сельскохозяйственный характер региона, логично предположить, что значительная, если не основная, часть исключений по уголовной статье была связана с нарушением закона 1932 г. «О пяти колосках». Учитывая эти обстоятельства, думается, что во второй половине 1930-х гг. доля исключённых уголовников была ниже).

К. А. Якимов фактически выделяет два этапа комсомольских чисток периода «большого террора»: на первом этапе, охватившем 1937 г., репрессии обрушились преимущественно на рядовых членов союза, а их интенсивность подстёгивалась руководящими комсомольскими органами; на втором — в 1938 г., на предмет благонадёжности был просеян руководящий аппарат ВЛКСМ, включая Центральный комитет во главе с А. В. Косаревым, обвинённый, в том числе, в необоснованных исключениях комсомольцев ^{[19, с. 240, 242, 243; 28, д. 97, л. 58]}.

Относительно масштабов репрессий в руководящем аппарате союза имеются данные, озвученные на пленумах ЦК ВЛКСМ 1937–1939 гг.: к апрелю 1937 г. за «троцкизм» и связь с ним было снято с должности 147 комсомольских работников, в том числе, 31 человек на областном, краевом и республиканском уровне и 116 человек — на городском и районном. К августу 1937 г. органами НКВД было арестовано 35 членов и кандидатов ЦК ВЛКСМ, а на состоявшемся в этом месяце IV пленуме ЦК ВЛКСМ, посвящённом деятельности «врагов народа» в комсомоле, из состава Центрального комитета было исключено 17 человек. Новый удар по руководству союза был нанесён на VII пленуме в ноябре 1938 г., когда фактически по указанию сталинского руководства был необоснованно обвинён и снят с работы генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев и его ближайшее окружение. Наконец, на VIII пленуме ЦК ВЛКСМ, состоявшемся в апреле 1939 г. — уже на исходе борьбы с «врагами народа» в комсомоле, из ЦК комсомола был исключён ещё 21 работник ^{[29, д. 131, л. 200, д. 133, л. 3–7, 61, д. 168, л. 2, 3; 30, с. 133]}.

Снимали с должности с грубым нарушением Устава: решения принимались заочно комитетами, а не выборными комсомольскими органами. Помимо стандартных политических обвинений в связях с троцкистско-зиновьевско-бухаринской оппозицией и иностранными разведслужбами, руководящим работникам вменялось «бытовое разложение молодёжи» через пьяные застолья, панибратство, кумовство, землячество, круговую поруку на службе, признание права на тайну личной жизни, искусственное сдерживание организационного роста ВЛКСМ ^{[19, с. 236, 237, 242, 243; 28, д. 97, л. 14–16; 29, д. 127, л. 68, 69, д. 133, л. 10–20]}.

Своеобразным продолжением кампании чисток руководящего аппарата ВЛКСМ стали проведённые в конце 1938 г. местные отчётно-выборные конференции и съезды, в ходе которых было заменено 79 % (328 из 415) секретарей областных, краевых и республиканских комитетов и 56 % (2295 из 4076) секретарей горкомов, райкомов и окружкомов. Как сообщалось в отчётных материалах XI съезда ВЛКСМ (апрель 1949), новые «проверенные, политически подготовленные» руководящие кадры были представлены бывшими номенклатурными партийными работниками, депутатским корпусом советов, лицами интеллектуального труда и передовиками производства, то есть были призваны обеспечить высокий уровень исполнительности и благонадёжности комсомола как помощника партии ^{[28, д. 97, л. 17]}. Последняя перед войной комсомольская отчётно-выборная кампания 1940 г. также сопровождалась массовой заменой руководящих работников: новые кадры составили 58,5 % секретарей первичных организаций; 70 % секретарей цеховых организаций и группоргов; 66,8 % секретарей райкомов и 90,3 % членов пленумов райкомов и горкомов; 44 % секретарей и 87,2 % членов пленумов обкомов, крайкомов и ЦК ЛКСМ. Всего за 1936–1940 гг. в руководящий аппарат союза пришло свыше 50 тыс. новых работников. Данная ротация кадров сопровождалась повышением общеобразовательного уровня комсомольского аппарата, что, как уже было сказано, отвечало интересам государства ^{[28, д. 97, л. 51, 52]}.

Одним из последствий массовых кадровых чисток ответственных работников ВЛКСМ 1937–1938 гг. стали случаи отказа представителей комсомольской номенклатуры под различными предлогами от замещения руководящих должностей, вызванные вполне обоснованными опасениями за свою безопасность. В частности, такая ситуация возникла при доукомплектовании состава бюро ЦК ВЛКСМ на IV пленуме в августе 1937 г., когда выдвинутые кандидаты в его члены А. И. Мгеладзе, Ш. Т. Тимиргалина и В. П. Сорокин заявили самоотвод под предлогом недостатка опыта и наличия родственной связи с социально-чуждыми представителями общества. Однако их мнение проигнорировали ^{[29, д. 133, л. 58, 59]}.

Логически представляется, что массовые исключения из комсомола 1936 – 1938 гг. в конкретно-исторических условиях предвоенного СССР, в частности, после серьёзной фильтрации рядов ВЛКСМ на излёте сплошной коллективизации, не должны были нести в себе социально-классовую окраску, однако работы Д. В. Павлухина и К. А. Якимова свидетельствуют об обратном: райкомы ВЛКСМ, невзирая на положения Устава 1936 г., по-прежнему при вынесении решений об исключении комсомольцев принимали во внимание факт родства с непролетарскими слоями, особенно раскулаченными ^{[14, с. 18; 19, с. 238, 240; 24, с. 8, 9]}. В выступлении на VIII пленуме ЦК ВЛКСМ (апрель 1939) Н. А. Михайлова, сменившего репрессированного А. В. Косарева, фигурировали яркие факты применения райкомами комсомола социально-классового подхода при вынесении решений об исключении: «У одного комсомольца была за границей прабабушка. Комитет комсомола об этом узнал и собирался исключить этого комсомольца “за связь с заграницей”. Много мытарств пришлось ему пережить, пока он сумел доказать, что никакой связи у него с прабабушкой нет, и что она сама человек неопороченный. Что происходит дальше? Комитет комсомола решил, что… может быть мы ошиблись, собрались пересмотреть его дело и выносит уже такое решение: исключает этого комсомольца и уже не за связь с прабабушкой, а за то, что он не был с ней связан и проявил нечуткость к старушке… В Курской области исключили комсомольца Гуреева, якобы за скрытие социального происхождения. Пять лет понадобилось Гурееву, чтобы доказать… что обвиняют его в кулацком происхождении неправильно, что отец его был середняком» ^{[29, д. 168, л. 36–38]}.

Вопрос о санкциях в комсомоле рассматривался уже новым составом ЦК ВЛКСМ на VIII пленуме в апреле 1939 г. Вот что высказал по этому поводу член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б) И. Т. Гришин: «Надо, товарищи, установить большие рогатки для исключения, чтобы пропустить через целую сеть, чтобы разобраться, продумать: правильно ли… исключили… Это должно применяться как крайняя мера и в исключительном случае. Надо все исключения утверждать на обкоме, на бюро обкома – справляется ли он или не справляется, а надо утверждать и проверять это исключение. Билет у исключённых отбирать только в областной организации комсомола, а до этого комсомолец должен посещать все открытые и закрытые собрания и платить членские взносы… Положение у нас в комсомоле такое, что это использует замаскированный враг в комсомоле, он сеет неуверенность. Иногда товарищ сделает ошибку, а ему не дают возможности исправить, сразу исключают из комсомола… Если товарищ не справился с одной работой, надо поставить его на другую работу, дать возможность ему исправиться» ^{[29, д. 169, л. 191, 192]}. Постановлением пленума было запрещено исключать из комсомола за незначительные проступки (просрочка уплаты членских взносов, неявка на комсомольские собрания и т. п.), а также за родственную связь с «социально-чуждыми элементами»; исключение как мера дисциплинарного воздействия поставлена под полный контроль областных и краевых комитетов ВЛКСМ; установлен двухнедельный срок рассмотрения апелляций исключённых ^{[29, д. 175, л. 20, 21]}.

Окончание периода «большого террора» привело к возвращению санкционной политики в ВЛКСМ в естественное русло: абсолютное число исключённых в 1939–1940 гг. по сравнению с пиковым 1937 г. сократилось в три раза, а относительное в 5 — 6 раз, а главное изменились пропорции оснований исключения: политические причины стали составлять ничтожную долю, а нарушение уставных требований — основную, что являлось безусловно правомерным. Кроме того, была осуществлена частичная реабилитация исключённых с восстановлением в правах члена ВЛКСМ. В число реабилитированных попали лица, исключённые за мелкие административные или морально-бытовые проступки, родственную связь с «врагами народа» или социально-чуждыми слоями общества ^{[19, с. 244]}.

Спад волны жёстких дисциплинарных санкций к членам ВЛКСМ после эпохи «большого террора» на фоне стремительного пополнения рядов союза в 1938–1941 гг. новыми членами рассматривался рядом комсомольских функционеров как иная крайность, способная ослабить мобилизационные возможности комсомола. В частности, на это обратил внимание на XI пленуме ЦК ВЛКСМ в июне 1940 г. руководитель Карело-Финской республиканской комсомольской организации Ю. В. Андропов ^{[29, д. 204, л. 57, 58]}.

Третьим компонентом механизма регулирования состава ВЛКСМ в 1920–1930-е гг. являлся институт партийной прослойки, увеличение которой, как считалось, было призвано гарантировать высокое качество комсомола как политического инструмента партии и партийного резерва. Поэтому особенно активно приём комсомольцев в ряды ВКП (б) наблюдался в трудные периоды советской истории: в начальной фазе форсированной индустриализации и в годы Великой Отечественной войны. К середине 1930-х гг. членство в партии являлось обязательным для штатных комсомольских работников от районных комитетов до ЦК ВЛКСМ, что с одной стороны дополнительно обеспечивало их функцию проводника партийных директив в порядке партийной дисциплины, а с другой, как показал, в частности, Д. В. Павлухин, отрывало от решения внутрисоюзных вопросов ^{[14, с. 14–15; 20, с. 141, 177, 236; 28, д. 102, л. 48; 29, д. 225, л. 14]}. Подобная ситуация наблюдалась, если верить выступлениям делегатов III пленума ЦК ВЛКСМ (апрель 1937 г.), и в отношении рядовых комсомольцев — членов ВКП (б): «… у нас есть рядовое партядро, которое больше смотрит, с большим удовольствием на партийную работу, а мы тянем их к себе, и получается… искусственно тормозим рост молодого [партийного — В. Б.] актива» ^{[29, д. 130, л. 25]}.

В период «большого террора» рост партийной прослойки в комсомоле приостановился из-за трудностей формального характера: нежелания членов ВКП (б) давать рекомендации вступающим в партию комсомольцам из-за опасения в будущем быть обвинёнными в связях с «врагами народа». Предоставление этого права райкомам ВЛКСМ, по мнению Д. В. Павлухина, не решило проблемы из-за дополнительной бюрократизации процедуры приёма и осторожности самих райкомов ВКП (б), установивших дополнительный барьер для кандидатов в члены партии в виде политэкзамена ^{[14, с. 15; 17, с. 252, 253]}.

Действительно, как видно из табл. 7 ^{[28, д. 102, л. 4]}, в 1936–1937 гг. наблюдалось сокращение абсолютной численности и доли членов партии в ВЛКСМ относительно 1935 г. и только после осуждения в феврале 1938 г. V пленумом ЦК ВЛКСМ массовых репрессий в отношении рядового состава союза начался стремительный рост его партийной прослойки. Вероятно, это было связано с потребностью партийной верхушки восполнить выбитые «большим террором» партийные ряды за счёт молодых, воспитанных в духе сталинизма, кадров, что подтверждают решения XVIII съезда ВКП (б). Во всяком случае, за 1937–первое полугодие 1941 г. в партию было принято 1176648 членов ВЛКСМ — в два раза больше, чем в период первой пятилетки, когда в условиях крутого поворота правительственного экономического курса, политический режим остро нуждался в его надёжных последователях ^{[20, с. 236; 28, д. 102, л. 48]}.

Таблица 7

Члены и кандидаты в члены ВКП (б) в комсомоле

(на начало года)

Партийная прослойка в комсомоле увеличивалась до 1939 г., а затем произошло абсолютное и относительное её сокращение: к 1941 г. в два раза. Такая ситуация сложилась после принятия на XVIII съезде ВКП (б) в 1939 г. нового Устава организации, который запретил двойное членство в ВЛКСМ и ВКП (б) для всех членов партии за исключением руководящих комсомольских работников. Данная мера была призвана ускорить пополнение партийных рядов за счёт идеологически вымуштрованной и исполнительной молодёжи. В принятом 17 июня 1939 г. ЦК ВКП (б) постановлении «О членах и кандидатах партии, являющихся членами ВЛКСМ» определялись категории комсомольских работников, подлежащих одновременно партийному учёту — от членов комитетов первичных комсомольских организаций до ЦК ВЛКСМ ^{[20, с. 262; 29, д. 168, л. 43]}.

Таким образом, политика регулирования состава ВЛКСМ во второй половине 1930-х гг. определялась внутриполитическим курсом на укрепление социальной и кадровой базы сталинской диктатуры. Достижение этой цели обусловило снятие социальных ограничений при приёме в комсомол; массированный приём в ВЛКСМ школьной и студенческой молодёжи; кадровые чистки 1936–1938 гг. Однако задача укрепления социальной базы сталинизма за счёт массового приёма в комсомол колхозной молодёжи была невыполнена: при огромных резервах кадрового роста лишь незначительная часть молодых колхозников к 1941 г. состояло в союзе. Высокие показатели роста союзной массы в совокупности с массовыми исключениями из организации по политическим причинам «инакомыслящих», включая опытные руководящие кадры, способствовали увеличению абсолютных и относительных размеров «балласта», снижавшего мобилизационные возможности союза, что являлось тревожной тенденцией ввиду надвигающейся мировой войны. Можно утверждать, что кадровые чистки второй половины 1930-х гг., способствовавшие приходу к руководству в союзе новой «сталинской» молодёжной бюрократии, завершили процесс огосударствления комсомола. Интенсивный приём в ВЛКСМ учащейся молодёжи имел известный плюс, наращивая образовательный потенциал организации, что отвечало её воспитательной функции.