Статья 'Городская культура Крыма советского периода: символические доминанты культурного пространства' - журнал 'Урбанистика' - NotaBene.ru
по
Меню журнала
> Архив номеров > Рубрики > О журнале > Авторы > О журнале > Требования к статьям > Редакция и редакционный совет > Порядок рецензирования статей > Политика издания > Ретракция статей > Этические принципы > Политика открытого доступа > Оплата за публикации в открытом доступе > Online First Pre-Publication > Политика авторских прав и лицензий > Политика цифрового хранения публикации > Политика идентификации статей > Политика проверки на плагиат
Журналы индексируются
Реквизиты журнала

ГЛАВНАЯ > Вернуться к содержанию
Урбанистика
Правильная ссылка на статью:

Городская культура Крыма советского периода: символические доминанты культурного пространства

Костромицкая Анна Вадимовна

кандидат культурологии

доцент кафедры культурологии философского факультета Таврической академии Крымского федерального университета им. В. И. Вернадского

295000, Россия, республика Крым, г. Симферополь, Проспект Вернадского, 4

Kostromitskaya Anna Vadimovna

PhD in Cultural Studies

Docent, the department of Culturology, Taurida Academy of V. I. Vernadsky Crimean Federal University

295000, Russia, respublika Krym, g. Simferopol', Prospekt Vernadskogo, 4

anna-01.kostromitskaya@mail.ru

DOI:

10.7256/2310-8673.2021.1.33107

Дата направления статьи в редакцию:

04-06-2020


Дата публикации:

19-05-2021


Аннотация: В статье раскрываются особенности культуры Крыма советского периода через анализ ключевых образов и символических доминант культурного пространства советского общества и культурного ландшафта полуострова. Объектом исследования является культурный ландшафт Крыма как система уникальных культурных кодов, обладающих знаковой природой; предметом – символические доминанты культурного пространства Крыма, наиболее яркие маркеры культурного пространства и смыслопорождающие структуры семиосферы крымских городов. В качестве методологической основы использован системный подход, позволивший исследовать городской ландшафт как комплекс взаимосвязанных элементов, среди которых выделены архитектура, памятники, парки, топонимика, природа как компонент культурного ландшафта, информационно-коммуникативные особенности взаимодействия центра и периферии.         В статье представлен анализ знаковой природы символических доминант культурного ландшафта Крыма советского периода, основанный на семиотических моделях Р. Барта, Ю. Лотмана, У. Эко, исследованиях современных авторов. Установлено, что в символическом пространстве городов Крыма отражено «новое культурное строительство», в котором приоритет отдан изменениям инфраструктуры, попытке диалога культур города и деревни, центра и периферии, изменениям социальной и этнической структур; основами образа советского города становятся техника, технологии, человек. Выявлены символические доминанты, отражающие специфику сформировавшейся в городах полуострова советской культуры, что обусловило новизну исследования. Результаты исследования позволяют определить актуальное состояние советского текста культуры городов Крыма как части культурной памяти крымчан и могут быть использованы для определения специфики и механизмов использования городского пространства современными горожанами. Образы «советского города» и «советского Крыма», сконструированные в статье, могут быть использованы в стратегиях развития и продвижения территорий.


Ключевые слова:

город, городская культура, текст культуры, культурное пространство, символическое пространство, символические доминанты, культурный ландшафт, советская культура, Крым, Симферополь

Abstract: The article describes the peculiarities of Crimean culture of the Soviet period through analyzing the key images and symbolic dominants of the cultural space of Soviet society and cultural landscape of the peninsula. The object of this research is the cultural landscape of Crimea as a system of unique cultural codes of symbolic nature; while the subject is the symbolic dominants of Crimean cultural space, most vivid markers of cultural space and meaningful structures of semiosphere of the Crimean cities. Methodological framework is based on the systematic approach that allows studying urban landscape as a set of interrelate elements, such as architecture, monuments, parks, toponymy, nature as a component of cultural landscape, information and communication specificities of interaction between the center and periphery. Analysis is conducted on the nature of the symbolic dominants of Crimean cultural landscape of the Soviet period based on the semiotic models of R. Barth, Y. Lotman, U. Eco, as well as research of the contemporary authors. It is established that symbolic space of the  Crimean cities reflects the “new cultural construction”, in which priority is given to infrastructural transformations; attempt of the cultural dialogue between the city and rural areas, the center and periphery; changes in the social and ethnic structures; image of the Soviet city is now based on the technics, technology, and man. The author identifies the symbolic dominants that resemble the specifics of the Soviet culture formed in the cities of the peninsula, which defined the novelty of this research. The acquired results reveal the current state of the Soviet text on the culture of Crimean cities as a part of cultural memory of the Crimeans, and can be valuable for determining the specificity and mechanisms of the use of urban space by modern urban community. The images of the “Soviet city” and “Soviet Crimea” depicted in the article can be implemented in the strategies for the development and advancement of territories


Keywords:

city, urban culture, culture text, cultural space, symbolic space, symbolic dominants, cultural landscape, Soviet culture, Crimea, Simferopol

В ХХ веке прирост населения и урбанизационные процессы интенсифицируются и приобретают всеобъемлющий характер, поэтому фундаментальной основой, центром эволюции культуры становятся города. Города Крыма наиболее активно развиваются в советский период, когда оформляется новая реальность культуры городов, символический потенциал которых мы стремимся определить в данной статье. Остроактуальными остаются упомянутые процессы и в ХХI веке; наслаиваясь на тексты культуры советского времени, они требуют, с одной стороны, переосмысления и актуализации культурного наследия, с другой – определения специфики и механизмов использования городского пространства современными горожанами. Исходя из предположения, что горожане выстраивают интеракции на основе культурной памяти, осмысление символического пространства городов Крыма советского периода считаем актуальным.

Цель исследования – проанализировать символические доминанты культурного пространства городов Крыма советского периода, что открывает возможности для раскрытия особенностей городской культуры полуострова. Для успешного достижения цели необходимо решить следующие задачи: 1) определение символического потенциала культурного пространства городов Крыма советского периода на основе анализа классических и современных исследований и архивных документов; 2) рассмотрение городской культуры как текста в исторической последовательности изменений сквозь призму природных компонент культурного ландшафта, архитектуры, монументального искусства, достижений социокультурной сферы, некоторых общественных пространств, проблемы «центр-периферия»; 3) раскрытие особенностей преобразования символического пространства Крыма в городской топонимике и трансформациях символического статуса Симферополя как столицы Крыма.

Объектом исследования выступает городской культурный ландшафт Крыма в 1918-1991 гг., предметом – совокупность символических доминант в указанных географических и хронологических границах.

Системный подход позволил рассмотреть городской символический ландшафт Крыма советского времени как целостный комплекс взаимосвязанных компонент. Новые селитебные территории, исторические архитектурные сооружения, монументы, природа как компонент культурного ландшафта, топонимические особенности культурных пространств, парки и др. проанализированы как система уникальных культурных кодов. Семиотический метод послужил выявлению знаковой природы символических доминант культурного ландшафта, их интерпретации как маркеров культурного пространства городов Крыма советского времени. На основании концепций Р. Барта, Ю. Лотмана, У. Эко, исследована новая реальность городского социума как текст в пространстве архитектурного дискурса и монументального искусства, рассмотрен символический потенциал переименования городских улиц и площадей, выявлены трансформации символического статуса Симферополя и символический капитал Крыма как уникальной компоненты культуры нашей страны. Историко-генетический метод применён в силу ретроспективного характера исследования и позволил пронаблюдать историческую последовательность изменений в городском культурном ландшафте Крыма советского периода. Анализ источников и литературы способствовал получению объективных результатов исследования.

Символический потенциал городского пространства – одна из актуальных тем исследования в современной культурологии. К классическим работам, комплексно раскрывающим проблему символа в культурном пространстве, относят труды Р. Барта [1], В. Беньямина, Ж. Бодрийяра, А. Лосева, Ю. Лотмана [2], П. Штомпки, У. Эко [3], др. В нашей работе мы опираемся на идеи указанных авторов, а также на современные отечественные исследования Н. Анисимова [4], А. и С. Барашниковых, Н. Веселковой, С. Касаткиной [5], Ю. Лоссау, А. Мокроусовой, Г. Сидоровой [6], Н. Симбирцевой, в которых поднимаются проблемы прочтения и интерпретаций текста городского пространства.

Научная и просветительская литература о Крыме берёт начало в Российской империи, однако основной пласт дореволюционных изданий о Крыме посвящен природе и приморским городам. В советское время крымский город изучают предметно, кардинально меняются теоретико-методологические основы и риторика: издаются книги об отдельных городах и мелких населенных пунктах, исследуются характерные черты городской культуры, улиц, площадей, домов и биографии выдающихся личностей, чьи имена и сегодня смело можно назвать частью символического капитала полуострова. Среди авторов работ о советском Крыме назовем П. Надинского, И. Чирву [7-9], М. Щербакова и С. Рагацкого [10], С. Усова [11], И. Лобова [12], труд «Крым: прошлое и настоящее» [13], статистические справочники и архивные документы [14; 15]. Популярным становится жанр «советского путеводителя», также как и другая литература этого периода, несущий на себе очевидную идеологическую нагрузку, что отражает стремление сформировать новую культурную реальность. Работы современных авторов затрагивают отдельные аспекты советской реальности: семиотический потенциал произведений или видов искусства (Н. Акчурина-Муфтиева, Д. Берестовская, И. Бобвникова, Г. Темненко), языковая картина мира (И. Андрющенко), этно-конфессиональная проблематика (Л. Григорьева, А. Ишин, Ю. Катунин), историко-культурное наследие (С. Белова [16], В. Дюличев, В. Пащеня, Б. Филимонов), др. Имеющаяся в нашем распоряжении литература требует систематизации и служит теоретическим фундаментом для моделировки образа и выявления символического потенциала советского города. Исследованы некоторые аспекты семиотического пространства Феодосии (Д. Берестовская, А. Петренко), Севастополя и Балаклавы (Е. Багрецов, О. Габриелян, В. Кулик), ряд памятников крымскотатарской культуры в Бахчисарае (Х. Мамутова, З. Хайрединова). В то же время исследование специфики культурного пространства крымских городов как имени и времени-пространства согласно семиотической схеме Ю. Лотмана, особенностей их архитектурного дискурса по методу У. Эко, а также образов городской культуры Крыма советского периода на основании архивных документов и литературы, изданной в СССР, осуществлено фрагментарно и определяет новизну нашей работы.

Советский историк Г. Агаджанов называет Крым «революционным очагом страны, к которому приковывается внимание всей прогрессивной российской общественности» [13, с. 51], где «программа партии по осуществлению фактического равенства наций и народностей пробивала себе дорогу» [13, с. 68] через строительство и переосмысление культурного пространства. Города активно развивались, позиционируя себя, по мнению историков С. Сосновского и В. Успенской, как «детище Октября» [17, с. 4], что «благоустраивается и хорошеет с каждым днем» [18, с. 6], приобретает новые черты, территории, силуэты. В число популярных для исследования городов входят Севастополь, Симферополь, Керчь, Феодосия, где сосредоточен социально-экономический, общественно-политический, промышленный и культурный потенциал рабочего класса; позже лидирующие позиции займут курортные города Ялта и Евпатория. Интересно, что литература, изданная после 1918 г., свидетельствуют об усилении интереса к Симферополю не только как административному центру и транзитному пункту путешествия к морю. Научные сведения многоаспектны, работы И. Гасско [19], А. Тархова [20], С. Беловой [16], С. Сосновского [17], В. и О.Широковых [21] – удачные попытки системного анализа специфики города.

Проанализировав литературу, изданную в СССР, мы можем утверждать, что в образы городов больше не вписаны частные усадьбы, небольшие гостиницы и здания религиозного назначения, преобладают промышленные, поскольку производство помимо очевидных экономических причин имело важное значение для смычки города и деревни, изменения социальной и этнической структур Крыма. «Безотрадное» положение школ и больниц сменяется развитием народного образования и здравоохранения, реконструкцией и строительством новых улиц, дорог, тротуаров, мостов. Обусловлено это стремлением к созданию новой национальной культуры, провозглашающей реформу «учебно-воспитательного дела, объединения и обновления его на началах новой педагогики и социализма» [22], преобразование медико-санитарного дела в плане общего доступа к здравоохранению, равенство инициатив, прав и свобод граждан. В этом стремлении, согласно семиотическому подходу к пониманию культуры, разработанному Ю. Лотманом, проявляется «ощутимый семиотический аспект. Прежде всего обостряется экзистенциональный код, существующее объявляется несуществующим, а то, что еще должно появиться, – единственным истинно сущим» [2, с. 321], наполненным высокими ценностными характеристиками, абсолютизацией «нового», формированием образа будущего.

Приведем некоторые цифры из области достижений социокультурной сферы, иллюстрирующие преобразования в городском пространстве. В 1928 г. в Крыму возведено 121 детское учреждение, 993 школы, 851 ликпункт, 334 библиотеки, 155 изб-читален. К 1938 г. насчитывалось 1211 школ, в 1941 г. – 1284. Работали 40 техникумов, 9 рабфаков, ремесленные и железнодорожные училища, медицинский, сельскохозяйственный, педагогический и два учительских института, НИИ. Издавалось 59 газет, а общий тираж книг составил 986 тыс. экземпляров. Параллельно открываются исторические, историко-литературные и историко-археологические музеи, картинные галереи, театры, звуковые кинотеатры, городские и сельские клубы [14; 15; 13; 9; 23; 24]. Продолжала расти численность населения: в 1926 г. – 88000, в 1939 г. – 142678 [18, с. 126], в 1959 г. – 189 тыс. [18, с. 151], в 1970 г. – 250 тыс. [17, с. 6], в 1973 г. – 275,1 тыс., в 1976 г.– 300 тыс. [19], в 1989 г.– около 365 тыс. человек. При этом, как нам кажется, рост количества городского населения Крыма не всегда означал качественное улучшение культурного пространства городов, поскольку тот, кто переехал в город не становится моментально горожанином. Как справедливо замечает культуролог Г. Сидорова, «на повседневном уровне стремительное “преодоление различий между городом и деревней” – не диалог культур и взаимообогащение, а формальное преобразование села по образу города. <…> При непосредственных межкультурных коммуникациях массы это нередко приводило к психологическому противостоянию и даже взаимному отрицанию городской и сельской культур» [6, с. 30], что не способствовало целостности культурного пространства, и, на наш взгляд, укрепило за городами Крыма символический статус провинции. Обратимся к исследованию данного феномена подробнее.

Подобно тому, как в петровскую эпоху путешествия на окраины Руси стимулировали формирование мифа о новой России и новом народе, поездки на курорт открывают советским гражданам крымскую природу и культуру. Провинциальную Россию петровской и екатерининской эпох исследователь русской культуры О. Гончарова называет «своеобразной terra incognita», «новым литературно-географическим открытием, новообретенным русским пространством <…> своим, но неизвестным, неведомым, незнакомым и, следовательно, нуждающемся в распознавании, идентификации» [25, с. 33]. Мы видим сходные процессы и механизмы смыслообразования в советский период, когда курорты Крыма становятся новообретённым пространством, которое постепенно становится означенным, к примеру, в кинематографе (в комедийном фильме «3+2» показаны Судак и Алушта, а фраза «Пошью костюм с отливом – и в Ялту!» из фильма «Джентльмены удачи» стала крылатой, сделав Ялту символическим центром отдыха советских граждан).

Проблема «центр-периферия» в контексте исследования культурного пространства Крыма актуальна в различные исторические эпохи, в частности, дискуссионным остаётся вопрос «провинциальности» городов республики. Ещё поэт М. Волошин обращал внимание на «двойственность» культуры Крыма: «глухая, провинциальная, безымянная, огромная, как все, что идет от Азии», и, в то же время, «яркая, постоянно попадающая в самый фокус исторических лучей» [26, с. 67], определяющая полуостров как «сторожевой пост» Европы. Данное высказывание поэта указывает на срединное положение Крыма между Востоком и Западом, не столь актуальное для советской культурной политики, но объясняющее ментальность населения крымского региона. Существует и другое мнение: в работах уже упомянутого историка культуры О. Гончаровой, исследовавшей смысловое пространство русской культуры, Крыму отведено особое место как популярному этнокультурному символу, имеющему «мифо-легендарный характер», как образу, наделённому «особым статусом, что фиксирует “Корсунская легенда”, обозначая “источники” и “первоначала”, то есть византийские контексты русской теократии» [27, с. 7], а также «греческий проект» Екатерины II как особое коммуникативное событие для формирования национального самосознания и моделирования исторических перспектив.

Культуролог И. Купцова отмечает неоднородность периферии в отечественном культурном пространстве, выделяя «внутреннюю, или ближнюю, так или иначе связанную и непосредственно получающую от него импульсы к развитию, и внешнюю, или дальнюю, на которую ядро практически не оказывает мобилизующего влияния» [28, с. 15-16]. Согласно данной исследовательской точке зрения, считаем города Крыма советского периода ближней периферией, что подкрепляется следующими примерами. Крымские исследователи культурных ландшафтов полуострова характеризуют Севастополь с его «особым автономным статусом как самый яркий символ удвоенной автономии» [29, с. 21], как «”вечный город”, имеющий начало, но не имеющий конца» [29, с. 70], «город-воин» и «город-крепость» [29, с. 72], «сложный семиотический “механизм”, “генератор культуры”» [29, с. 82] в различные периоды времени, от принятия христианства и его распространения по всей Руси до героической 250-дневной обороны Севастополя как символа мужества и стойкости духа русского народа. Мнение И. Купцовой справедливо и в отношении наличия информационных потоков между центром и провинцией, однако автор обозначает лишь одно направление (от центра к окраине), с чем мы не можем согласиться. Провинциальные города Крыма советского периода, на наш взгляд также оказывали информационное воздействие на центр в сферах кадрового потенциала, санаторно-курортного лечения, трансляции традиций и форм повседневных практик, востребованных столицей в обрядово-праздничной культуре. Развитие культурного ландшафта страны невозможно без качественного взаимодействия центра и периферии, взаимопроникновения их символических пространств, обеспечивающих целостность национальной культуры. Культуролог Ю. Норманская называет такие символические доминанты культурного пространства Севастополя, как Панорама «Оборона Севастополя в 1854-1855 гг.» и Диорама «Штурм Сапун-горы 7 мая 1944 года» признанными атрибутами культурного ландшафта Севастополя, Крыма и России, частью формального и неформального культурного наследия, обладающего потенциалом для создания «привлекательного имиджа не только в локальном, но и в глобальном социокультурном пространстве» [29, с. 80]. Мы видим, что данный пример иллюстрирует обратный процесс информационно-коммуникативных потоков: не центр генерирует смыслы, а символическая доминанта семиосферы (термин Ю. Лотмана) Севастополя привлекает внимание центра, обогащая культурное пространство страны. Заслуживают внимания и особенности интенсивности информационных потоков в различных социокультурных пространствах. В этом смысле политическое, административное, экономическое пространства центра и периферии трансформируются более быстро и согласованно, что не всегда отражается в пространстве культуры. К примеру, философы А. и О. Микитинец отмечают формальность столичности Симферополя, городская культура которого «в общероссийском масштабе пока ещё остается провинцией. В этом отношении более понятен особый статус Севастополя, который, к слову, также имеет заметные преимущества и в плане архитектурного облика» [30, с. 36]. Мнение исследователей демонстрирует факт сохранения преемственности в восприятии городов Крыма как части провинциальной культуры СССР, а также, как нам кажется, традицию «двустоличности» и полемики между Симферополем как формальной столицей и Севастополем как культурной столицей Крыма.

1920-1930-е годы – начало преобразований символического пространства Крыма посредством изменения городской топонимики, сущность которой, по мнению культуролога С. Иконниковой, в смене «духовных ориентиров и ценностей» и «сопровождается резким обострением интереса к символике государственной и общественной жизни, <…> переименованию улиц и городов» [31, с. 149]. Семиотический аспект переименования состоит в придании новых имён (советские вожди как бы становятся демиургами) и смыслов уже существующему культурному тексту, в результате чего локации как элементы символического пространства становятся общезначимыми для советского общества. Переименована значительная часть улиц и переулков, «исчезли дворянские, купеческие, религиозные имена. Их заменили названия, присвоенные в память вождей пролетариата и выдающихся революционеров, увековечившие подвиг рабочего класса и трудящегося крестьянства в трех революциях и социалистическом строительстве» [21, с. 22]. В послевоенный период эта тенденция сохранилась: центральная площадь им. Ленина в набережная им. Ленина в Ялте, площадь Куйбышева и сквер в честь Дыбенко в Симферополе, Комсомольский парк в Феодосии и множество других примеров. В данном контексте удачно определение философа С. Касаткиной, согласно которому образ – «это феноменологическая категория описания культуры, идеологический срез культуры и социальной практики» [5, с. 100], свидетельство того, что центр советского города становится концентратором идеологии. Поэтому закономерно, что своевременно в городском культурном ландшафте появлялись имена, отражавшие общие достижения всего Союза. У историка А. Тархова мы находим: «крымские ваятели, вдохновленные грандиозным подвигом, решили запечатлеть первого космонавта в скульптуре» [20, с. 157], вскоре во многих городах появились улицы Ю. Гагарина, а в столице Крыма заложен Центральный парк культуры и отдыха, носящий и сегодня имя первого космонавта. На окраинах городов «наслоение» культурных текстов заметно в меньшей степени, т. к. ранее осваиваемые территории не были заселены. Следовательно, мы можем констатировать отсутствие конфликта имени и истории развития места, а также важность придания новому освоенному пространству новых имён. Как замечает исследователь советской культуры Е. Бурлина, «смыслы времени прочитываются через конкретную пространственную повседневность» [32, с. 72], следовательно, культурные артефакты, процессы, явления близкого окружения считываются в ходе реализации рутинных практик представителей различных субкультур и городских сообществ. Благодаря этому факту, в пространственной повседневности крымских городов, расположенных у моря, существуют универсальные топонимические имена (курортные, туристские, оздоровительные и т. п. улицы, маршруты, проспекты, селения), в чём, на наш взгляд, проявляется локальная особенность символического пространства полуострова, не привязанная к временным, историческим, властным или государственным трансформациям.

В послевоенное время Крым приобретает статус центра детского отдыха; популяризируется сфера «соцкультбыта», открываются новые клубы, библиотеки, народные театры, филармонии, вокально-хореографические ансамбли; «в быту населения возникает целый комплекс новых гражданских обрядов и традиций, отражающих новую социалистическую идеологию, возникают революционные советские праздники» [33, с. 23]. Важную роль играет сохранение и реставрация природных и историко-культурных памятников и их коллекций: Чокурча, Неаполь Скифский, Мангуп-Кале, памятники Бахчисарая, историко-краеведческие музеи в Симферополе, Севастополе, Евпатории и других крымских городах, феодосийская картинная галерея И. Айвазовского, панорама «Оборона Севастополя 1854-1855 гг.», дома-музеи А. Чехова, А. Бекетова, С. Сергеева-Ценского, обелиски и мемориалы воинам-героям, павшим в боях за оборону и освобождение Крыма от фашистских захватчиков. Многоаспектное символическое и практическое значение для культуры Крыма имеет факт проведения третьей конференции глав СССР, США, Великобритании в Ливадийском дворце. Важно, что во многих изданиях как позднесоветского периода, так и современной научной и публицистической литературе сделан акцент на интернациональном характере борьбы крымчан с фашистскими захватчиками. Поэтому стоит упомянуть о необоснованных обвинениях ряда этнических групп и о том, что «в целях восстановления исторической справедливости, устранения последствий незаконной депортации» в 2014 г. издан Указ Президента РФ о мерах по реабилитации, направленных «на национально-культурное и духовное возрождение армянского, болгарского, греческого, итальянского, крымскотатарского и немецкого народов» [34] с целью реабилитации материального и нематериального культурного наследия, восстановления культурной памяти и культурного ландшафта, обогащения современных образов культурного пространства, в том числе образов городских пространств, через возвращение ряда имён и названий улиц, площадей, скверов, деревень и т. д.

В советское время трансформируется восприятие природных компонент культурного ландшафта Крыма. Аю-Даг и Ай-Петри в Большой Ялте, Митридат в Керчи, яйлы и другие элементы пейзажа Крыма интересуют обывателей и исследователей теперь лишь в качестве объектов туризма. Гора Чатырдаг – одна из доминант в образе Симферополя – теперь контрастирует с городом (до революции говорилось о господстве величественного исполина над городом) и важна лишь как фон для демонстрации урбанизации. Быстрый темп возведения высоток – приоритет нового строительства, поэтому в городском пейзаже доминируют техногенная и антропогенная части культурного ландшафта, а основами образа советского города становятся техника, технологии, человек. Переосмыслена роль рек и набережных, к примеру, набережная Салгира в образе Симферополя, по мнению историка О. Широкова, составляет «основную композиционную ось города» [21, с. 125], условно разделяя город на «старую» и «новую» части: дореволюционную, с устаревшими смыслами, историей и архитектурой, и новую, с образами, основанными на селитебных территориях.

Важно, что, несмотря на изменение функционального и символического назначения, сохранение архитектурного наследия предшествующих эпох являлось одним из приоритетов застройки, особенно в послевоенный период: «Реконструкция центра – нескольких своеобразных кварталов – требует особых решений: нужно сохранить уют, интимность, живость этих исторически сложившихся одно-двухэтажных не очень просторных улиц» [19]. Так, «строя новое, симферопольцы не забывают о прошлом» [18, с. 69], о богатом наследии которого и сегодня напоминают здания Дворянского собрания и театра, странноприимный дом Таранова-Белозёрова, Банк взаимного кредита, ряд гостиниц и другие архитектурные элементы как символические доминанты культурного пространства.

Взглянув на историческую архитектуру городов Крыма сквозь призму концепции У. Эко, мы приходим к выводу, что в советский период некоторые архитектурные сообщения получают чуждые им значения (усадьбы Южного берега трансформированы в здравницы, здание Дворянского собрания становится библиотекой, что подменяет их исходные функции), другие – сохраняют первоначальные смыслы (здание Банка взаимного кредита и сегодня выполняет первоначальную задачу). Внутри советского социума как «внеархитектурного кода» сообщаются новые ценностные аспекты символическим доминантам архитектурного пространства, что демонстрирует психологический компонент архитектурного сообщения. «Архитектура соозначивает ту или иную идеологию проживания, и, следовательно, убеждая в чем-то, она тем самым открывается интерпретирующему прочтению, расширяющему ее информационные возможности» [3, с. 302], что особенно актуально для советского периода городского строительства в Крыму. Архитектурный дискурс исторических зданий городов Крыма побудителен, т. е. «исходит из устойчивых предпосылок, связывает их в общепринятые аргументы и побуждает к определённому типу консенсуса» [3, с. 299-300] как в контексте сохранения назначения зданий, так и в случае переосмысления их имён, функций, ценностных основ, познавательно-творческого потенциала. Таким образом, советская архитектура городов Крыма и сегодня свидетельствуют, с одной стороны о наследовании традиций предшествующего времени, с другой – доказывают, что «современная отечественная культура остаётся сложным организмом, которая во многом “по-советски” ассимилирует внешние влияния» [35, с. 290], к примеру, через механизмы присвоения пространств – от национализации до проектов по переименованию элементов культурного ландшафта.

Некоторая мемориальная направленность советской культуры, безусловно, отражена в монументах и памятниках, и Крым в данном контексте не исключение: как в литературе, так и в культурном ландшафте выделяются памятники В. Ленину (всего в Крыму их было 135 [36]), памятник-танк Т-34 героям-танкистам как элемент духовно-патриотического комплекса в сквере Победы, мемориальный комплекс в парке Ю. Гагарина и другие, символизирующие дань народа павшим за свободу воинам и светлое будущее новых поколений. Монументальное искусство как текст городской культуры способствовало не только соприкосновению с историей, но и являлось одной из основ городской и национальной идентичностей, языком советской культуры, отражающим неповторимость коммуникативной и пространственной ситуаций.

Взгляд исследователя и советского обывателя на природу сфокусирован, помимо прочего, на городских общественных пространствах. В качестве доказательства обратимся к культурному ландшафту столицы Крыма. Как сообщает историк В. Успенская, «новый Симферополь – это город парков и садов» [18, с. 171], которые в 1950-1960-е гг. дополнили культурное пространство новыми смыслами. Анализ литературы показывает, что в этот период основаны Парк цветов (Тренёвский сквер), Детский и Студенческий парки, привокзальный парк Ленина, Комсомольский сквер, Пионерский сад, парк им. Т. Шевченко, ЦПКиО им. Ю. Гагарина, парк у «Симферопольского моря» – возведенного в 1956 г. гидроузла с песчаным пляжем. Восстановлены парк «Салгирка» (основан в XVIII в.) и Городской ПКиО («Бульвар» нач. XIX в.). Близлежащие территории заводов превращены в скверы, газоны, цветники, высажены аллеи, каждое утро их убирали и поливали 156 машин «Спецкоммунтранса» [19], что поддерживало внешний презентабельный вида города и освежало городской воздух от выхлопных газов машин, количество которых неуклонно росло и регулярно увеличиваясь в период летнего курортного сезона. Следует отметить, что и сегодня многие гости города определяют Симферополь через парки и зелёные зоны.

Интересно, что именно туризм и выгодное географическое положение позволили Симферополю в советский период обрести символический статус «ворот». Популяризация в советской культуре троллейбуса как основного средства передвижения сыграла в этом процессе немаловажную роль, а междугородний троллейбусный маршрут Симферополь-Ялта и сегодня остается самым длинным в мире. Симферополь назван воротами Крыма как Всесоюзной здравницы, с удачным средоточием ж/д-, аэро-, авто-, автобусных развязок, а сообщение «Мой Симферополь – ворота Крыма» закреплено исполнителем неофициального гимна столицы полуострова О. Ухналёвым и в современной городской культуре (официального гимна у города нет, указанная композиция исполняется в ходе торжественных мероприятий, на Дне города, при приёме делегаций и отправлении поездов). До Революции была популярна трактовка Симферополя как перекрестка культур и народов (этносов), что способствовало приданию ему символического статуса «собирателя», открыв особый потенциал – способность к продуктивному диалогу культур, породившему специфические архитектурные сооружения, колорит, образ и, в целом, уникальную культуру. В советское время символические статусы «собирателя» и «ворот» синтезировались: «Симферополь как бы собирает различные части полуострова со всем их многообразием в одно целое» [18, с. 29], он «находится на перекрещении всех дорог, соединяющих север, юг, запад и восток полуострова» [17, с. 3], «Симферополь – главный вокзал, сплетение всех путей Крыма» [19], «перекресток всех дорог» [37, с. 3], «город на перекрестке…, которому «от колыбели» выпала роль собирателя, центра Крыма» [36, с. 89]. Стоит упомянуть, что некоторые современные авторы считают укоренившейся «топонимической легендой» то, что Симферополь назван собирательным городом, потому как основывался он как «Пользоград» [21, с. 5] на одном из этапов реализации «греческого проекта» Екатерины II. Однако, если мы обратимся к исторической роли города, его центральному положению (географическому, культурному, политическому, административному, экономическому), то символический смысл «города-собирателя» покажется нам достаточно органичным для образа столицы полуострова. В данном контексте мы согласны с культурологом Н. Анисимовым, обозначающим специфику культурного пространства города, как следствие «мозаичности и беспрерывной трансформации пространственных семиотических структур, влияющих на понимание и трактовку горожанами окружающей действительности» [4, с. 34]. Но для более полного анализа символического потенциала Симферополя отметим его устойчивую тенденцию к объединению этнических культур Крыма (согласно переписи 2014 г., более 120 этносов) при отсутствии конфликтов «на национальной почве», многообразие функций культурного пространства, социальных и пространственных интеракций и межкультурных коммуникаций, что в целом характерно для эксцентрической структуры города, открытого для культурных контактов и диалога культур.

Выводы. Трансформации в культуре городов полуострова проанализированы в исторической последовательности изменений – с 1917 по 1991 г., что позволило рассмотреть появление символических доминант культурного пространства городов Крыма и определить их актуализацию на различных этапах. В период становления СССР культурное пространство городов Крыма скорее переосмысливалось, создаваясь заново на уже освоенных территориях, «культурное строительство» в городах подкрепляло стремительное развитие инфраструктуры, абсолютизировалось то, что должно появиться в скором будущем, наполняясь, согласно семиотическому методу Ю. Лотмана, высокими ценностными характеристиками. 1920-1930-е годы – период смены ценностей и духовных ориентиров, отразившийся в городской топонимике, когда символическими доминантами становятся имена советских деятелей, трансформирующие существующий культурный текст, чтобы сделать его общезначимым для советского общества. Трансформируется восприятие природных компонент культурного ландшафта Крыма: они контрастируют с городом и важны исключительно как фон для демонстрации урбанизации. В городском пейзаже доминируют техногенная и антропогенная части культурного ландшафта, а основами образа советского города выступают техника, технологии, человек. Центр города становится концентратором идеологии, городские окраины – символом нового строительства и нового архитектурного дискурса. Историческая архитектура (согласно концепции У. Эко) либо обретает чуждые ей значения, либо сохраняет первоначальные смыслы; в советских городах Крыма проявились оба варианта архитектурного дискурса. Символическим доминантам архитектурного пространства сообщаются новые ценностные аспекты, демонстрирующие идеологию проживания. После войны актуализируется возведение монументов как особого языка культуры советского периода, из всех общественных пространств городов наиболее плодотворно развиваются парки, скверы и зелёные зоны. Процветает курортно-рекреационная сфера, исследовательский и обывательский интерес к городам Крыма возрастает, поездки на курорт, кинематограф и другие виды искусства как бы заново открывают Крым для России, обозначив культурное пространство полуострова как новообретённую землю.

Поскольку периферия по своей природе неоднородна, города Крыма (как ближняя, или внутренняя, периферия) становятся особым коммуникативным пространством, которое развивается, с одной стороны, под влиянием центра, с другой – питает национальную культуру и участвует в формировании национального самосознания. Специфику информационных потоков между центром и периферией ярко иллюстрирует Севастополь как «вечный город», «город-воин», символ мужества и стойкости, обогативший в советский период национальную культуру. Как символ гостеприимства и открытости можно рассматривать Симферополь, который в советский период обрёл статус «ворот» Крыма как Всесоюзной здравницы.

В заключении отметим, что символические доминанты выбраны нами на основании частоты упоминания в использованных источниках, поэтому не могут быть исчерпывающими, открывая поле для дальнейших исследований. Возможная фрагментарность в выделении символических доминант объясняется, как показано в работах семиотика Р. Барта, спецификой их «вписывания» в «код повседневных знаков» в виде «последовательности прерывистых единиц: фигур», часто мелких и отрывочных, создающих «ощущение порхания» [1, с. 68], делающих образ прошлого живым и ощутимым сегодня, частью «невидимой» инфраструктуры современности, открытой для интерпретаций. Тем не менее, несмотря на динамичность отдельных символических доминант, городской культурный ландшафт Крыма советского времени обладает характеристиками целостности и системности, является комплексом взаимосвязанных компонент. С позиций семиотики культурный ландшафт Крыма может анализироваться как самостоятельный текст, и как элемент уникального культурного текста нашей страны.

Библиография
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
37.
References
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
37.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Предмет исследования раскрывается автором «конспектуально», что обусловлено недостаточной конкретностью исследовательской программы и, в частности, размытостью самой его формулировки. В суждении «…осмысление символического пространства городов Крыма советского периода – предмет исследования в данной статье…» обнаруживается логическая ошибка. «Осмысление…» так и не стало в статье предметом исследования, поскольку предполагает в качестве исследовательского объекта не городской символический ландшафт Крыма советского времени, что логично следует из контекста, а рефлексию самой межпредметной области научного дискурса, т. е. обзор определённого объема литературы (абсолютно всей по тематической выборке или конкретной её части: например, советской, российской, крымской, украинской, зарубежной, за последние 5 лет и т.д.). Исходя из контекста работы можно заключить, что предметом авторского внимания является совокупность символических доминант в (объекте) городском культурном ландшафте Крыма советского периода. При доработке статьи было бы разумно чётко сформулировать объект исследования с указанием конкретных исторических границ, а уже в нём подчеркнуть предмет.
Методология исследования автором не осмыслена в качестве инструментария. Четко не сформулированы цель и задачи исследования. Посвященный методологии абзац — формальное перечисление околонаучных терминов, говорящий о приблизительном понимании автора роли методики в достижении результата.
1. Различных культурологических подходов, в том числе и в урбанистике, много, чуть меньше, чем самих культурологов (некоторые ученые объединяются вокруг общих позиций, образуя научные школы). Поэтому высказывание «Культурологический подход к предмету научного исследования позволил автору проанализировать специфику культурного пространства городов Крыма советского периода» раскрывает лишь авторское заблуждение на счет существования некоего общего культурологического подхода и слабую осведомлённость автора о степени разработанности культурной урбанистики как межпредметного исследовательского направления.
2. Семиотический метод действительно позволяет выявлять «символические доминанты культурного ландшафта», определять степень их символической значимости (ценности) в конкретной социокультурной или исторической ситуации (например, герб СССР на фасаде здания в советское время будет иметь одну нагрузку, а в постсоветское — другую и т.д.). Необходимо прописать логическую процедуру использования этого метода (или четко следовать ей на примерах) применительно к предмету исследования или же дать ссылку на такую процедуру, разработанную другим ученым. Элементы этого метода присутствуют в работе, но не последовательно встроены в анализ эмпирического материала.
3. «Метод культурогенеза» — это конкретно-научный инвариант генетического подхода, предполагающий наблюдение изменчивости и эволюции (чаще исторической, как у А. Я. Флиера) элементов культуры из разрозненных единиц в системную совокупность. Его следует применять, если преследуется задача осмысления логики причинно-следственных связей происходящих изменений. В рецензируемой работе предпринята попытка наблюдения исторической последовательности изменений в городском культурном ландшафте Крыма советского периода, но не четко прописана логика и взаимообусловленность таких изменений. Этот метод составной, в нём есть место сравнению, анализу, обобщению, конкретизации и прочим общетеоретическим процедурам. Констатации, что «“Безотрадное” положение школ и больниц сменяется развитием народного образования и здравоохранения, реконструкцией и строительством новых улиц, дорог, тротуаров, мостов» — мало. Нужно обосновать, что это действительно происходит в конкретное время и ответить на вопрос, почему это происходит именно в это время. В заключении автор делает вывод, «что реальность городской культуры Крыма советского периода соответствовала урбанизационным процессам, протекавшим во всём СССР». Его действительно можно было бы обосновать, с помощью генетического анализа, но в работе нет сравнений с общесистемными процессами в СССР или других его регионов. Поэтому приходится констатировать, что и потенциал этого метода не был в полной мере использован автором.
4. Метод моделирования предполагает создание функциональной идеальной (теоретической) или материальной (инженерной) модели реального объекта. «Определить … конструктивные компоненты, способствовавшие созданию новой реальности городской культуры» можно и с помощью анализа, не прибегая к моделированию. Назначение любой модели — экспериментальная проверка функциональности сложных крупномасштабных явлений, механизмов или сооружений на менее масштабном примере. Из контекста работы не ясно, зачем автор упомянул данный метод.
Актуальность исследования символических доминант городской культуры Крыма советского периода безусловно высока. Важно определить: в чем именно состояла их региональная особенность, а в чем общность с другими регионами СССР, в чем состоит сейчас их нагрузка, включая обозначенный автором социально-психологический аспект: «определения специфики и механизмов использования городского [символического] пространства современными горожанами». Но поскольку цель исследования автором четко и однозначно не была обозначена, не ясно, достигнута ли она, а поэтому трудно судить о степени актуальности необозначенной проблемы и проведенного исследования с целью её разрешения.
Научная новизна ввиду отсутствия логики применения методологического инструментария вызывает большие сомнения в плане достоверности полученных результатов, среди которых с автором можно согласиться лишь в том, что: во-первых, — «символическая нагрузка современного культурного ландшафта городов Крыма … [требует] более глубокого изучения»; во-вторых, — «исследование может быть расширено с целью тематической группировки символических доминант культурного пространства для использования в геобрендинговых стратегиях развития территорий или в плане конструирования образов городов Крыма советского периода в различных текстах культуры: в мемуарной литературе или эпистолярном наследии, в кино- или фотоискусстве и многих других». Это очевидные, банальные выводы, справедливые даже при полном отсутствии какого-либо исследования. Они не составляют научной новизны.
Автор пишет: «Выделить фундаментальные труды, позволяющие реконструировать или смоделировать образ и символический потенциал культуры советского города представляется проблематичным, что определяет новизну нашей работы и усиливает актуальность исследования в рамках исторической культурологии», — отказываясь, по существу, в статье для научного журнала следовать стратегии научного поиска. Поясним. Под «фундаментальными трудами» автором, очевидно, понимаются не работы, располагающие теоретическим фундаментом для проведения исследований (перечисленные самим же автором труды Р. Барта, В. Беньямина, Ж. Бодрийяра, А. Лосева, Ю. Лотмана, П. Штомпки, У. Эко, Н. Анисимова др.), а какие-нибудь 2-3 «толстые» книжки, конспект которых исчерпывающе позволил бы закрыть любую проблему, поднятую вокруг темы символических доминант городского пространства Крыма. Возможно, автор хотел высказать мысль о том, что имеющаяся в его распоряжении литература, требует систематизации, что действительно соответствует истине, и такую задачу решает любой исследователь. Если же для автора это составляет элемент научной новизны, то это говорит лишь о необходимости прочесть и проанализировать имеющийся багаж литературы, чтобы отделить уже исследованные аспекты от малоизученных.
Стиль автора «рыхлый»: изобилует несогласованными конструкциями в рамках предложений (например: «В нашей работе мы опираемся на идеи указанных авторов, а также на современные отечественные исследования: Н. Анисимов [2], А. и С. Барашниковы, Н. Веселкова, А. Данилова, С. Касаткина [3], Ю. Лоссау, А. Мокроусова, Г. Сидорова, Н. Симбирцева обращаются к проблемам прочтения и интерпретаций текста городского пространства»), целых абзацев (например: «Важно отметить возможную фрагментарность в определении нами символических доминант, выбранных на основании частоты упоминания в использованных источниках. Также это объясняется спецификой «вписывания» символических доминант в «код повседневных знаков» культурного пространства крымских городов в виде «последовательности прерывистых единиц: фигур», часто мелких и отрывочных, создающих «ощущение порхания» [1, с. 68], делающих образ прошлого живым и ощутимым сегодня, частью «невидимой» инфраструктуры современности, открытой для интерпретаций»), — и отражает мозаичность и фрагментированность авторской мысли в целом.
Структура материала требует доработки в плане восстановления логической последовательности от постановки проблемы (включая оценку степени её изученности) к постановке конкретных исследовательских задач, описания способов их решения и результатов. Содержание проанализированных «конспектов» говорит о способности автора выделить необходимый для исследования эмпирический материал, а углубленное изучение фундаментальной литературы в перспективе позволит автору определиться с методологией исследования. Тогда можно ожидать приемлемых результатов, ценных для развития культурологии и урбанистики. Только усилят работу анализ степени изученности темы или обзор дискуссионных вопросов, сейчас отсутствующие.
Библиография говорит о приблизительной ориентации автора в предмете исследования. Импонирует его обращение к архивным источникам. Однако в работе отсутствует использование литературы и источников в качестве аргументов, обосновывающих справедливость или новизну авторских суждений. Удивляет отсутствие анализа работ по теме за последние 5 лет: Д. С. Берестовской, А. П. Петренко, Е. А. Плахоцкой, Н. А. Золотухиной и др. (включая публикации в журнале «Урбанистика»). Нет обращения к публикациям на иностранных языках, будто урбанистика за рубежом не развивается. Необходимо привести библиографические описания в соответствие с требованиями редакции.
Апелляция к оппонентам, в целом, принятым в научном сообществе этическим нормам не противоречит. Хотя полностью отсутствует критическое осмысление достижений других ученых.
Представленный к рецензированию материал требует серьёзной доработки, после которой (с учетом высказанных рекомендаций) можно предполагать какой-либо читательский интерес.

Результаты процедуры повторного рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Предмет исследования определен автором следующим образом: «Города Крыма наиболее активно развиваются в советский период, когда оформляется новая реальность культуры городов, символический потенциал которых мы стремимся определить в данной статье. Остроактуальными остаются упомянутые процессы и в ХХI веке; наслаиваясь на тексты культуры советского времени, они требуют, с одной стороны, переосмысления и актуализации культурного наследия, с другой – определения специфики и механизмов использования городского пространства современными горожанами. »
Далее следуют многообразные уточнения, в частности:
«Цель исследования – проанализировать символические доминанты культурного пространства городов Крыма советского периода, что открывает возможности для раскрытия особенностей городской культуры полуострова. »
Вполне достойная цель — при том, что она, возможно, слишком явно сочетается с текстом заглавия; не совсем понятно, в силу чего автор находит нужным тут же такую цель «оправдывать» (обосновывать?), раскрывая ею раскрываемые возможности.
Методология исследования определена в нескольких позициях, в частности: «Системный подход позволил рассмотреть городской символический ландшафт Крыма советского времени как целостный комплекс взаимосвязанных компонент. Новые селитебные территории, исторические архитектурные сооружения, монументы, природа как компонент культурного ландшафта, топонимические особенности культурных пространств, парки и др. проанализированы как система уникальных культурных кодов (как возможна система уникальных кодов?). Семиотический метод послужил выявлению знаковой природы символических доминант культурного ландшафта, их интерпретации как маркеров культурного пространства городов Крыма советского времени. »
Достаточно исчерпывающе.
И далее (помимо прочего):
«Историко-генетический метод применён в силу ретроспективного характера исследования (несколько странное обоснование) и позволил пронаблюдать историческую последовательность изменений в городском культурном ландшафте Крыма советского периода. Анализ источников и литературы способствовал получению объективных результатов исследования. »
«Анализ источников и литературы» приводится и производит впечатление исчерпывающего.
Актуальность также прослеживается по ряду позиций, в частности:
«Исходя из предположения, что горожане выстраивают интеракции на основе культурной памяти, осмысление символического пространства городов Крыма советского периода считаем актуальным. »
Несколько вяловато; «исходя из предположения… считаем актуальным»; следовало привести несколько более убедительные аргументы.
Научная новизна очерчена на фоне достаточно объемлющего анализа.
В заключении, акцентирована недостаточность предшествующих исследований:
«В то же время исследование специфики культурного пространства крымских городов как имени и времени-пространства согласно семиотической схеме Ю. Лотмана, особенностей их архитектурного дискурса по методу У. Эко, а также образов городской культуры Крыма советского периода на основании архивных документов и литературы, изданной в СССР, осуществлено фрагментарно и определяет новизну нашей работы. »
С этим следует согласиться (насколько удалось автору решить эту сложнейшую задачу — отдельный вопрос).
Проблема исследования
«В этом стремлении, согласно семиотическому подходу к пониманию культуры, разработанному Ю. Лотманом, проявляется «ощутимый семиотический аспект. Прежде всего обостряется экзистенциональный код, существующее объявляется несуществующим, а то, что еще должно появиться, – единственным истинно сущим» [2, с. 321], наполненным высокими ценностными характеристиками, абсолютизацией «нового», формированием образа будущего. »
Это вкрапление в историческую ретроспекцию выдержек Лотмана оставляет двойственное ощущение; с одной стороны, попытка сопоставить реально-происходящее с генеалогией фундаментальных семиотических формаций само по себе похвально; однако в данном случае оно не производит впечатления стопроцентного «попадания в цель».
«Провинциальную Россию петровской и екатерининской эпох исследователь русской культуры О. Гончарова называет «своеобразной terra incognita», «новым литературно-географическим открытием, новообретенным русским пространством <…> своим, но неизвестным, неведомым, незнакомым и, следовательно, нуждающемся в распознавании, идентификации» [25, с. 33].  »
Весьма интересная ветвь работы и, соответственно, вектор проблематизации.
И в данном случае, вопреки уверениям автора, это все же скорее обозначение направления, чем «решение проблемы».
Стиль, структура, содержание
«Провинциальные города Крыма советского периода, на наш взгляд также оказывали информационное воздействие на центр в сферах кадрового потенциала, санаторно-курортного лечения, трансляции традиций и форм повседневных практик, востребованных столицей в обрядово-праздничной культуре.  »
Подтверждение предыдущего утверждения.
Все оказывает воздействие на все, однако данное утверждение могло бы носить более конкретный характер.
«На окраинах городов «наслоение» культурных текстов заметно в меньшей степени, т. к. ранее осваиваемые территории не были заселены. Следовательно (?), мы можем констатировать отсутствие конфликта имени и истории развития места, а также важность придания новому освоенному пространству новых имён (?). Как замечает исследователь советской культуры Е. Бурлина, «смыслы времени прочитываются через конкретную пространственную повседневность» [32, с. 72], следовательно (?), культурные артефакты, процессы, явления близкого окружения считываются в ходе реализации рутинных практик (?) представителей различных субкультур и городских сообществ. »
Скажем прямо, весьма темное замечание, требующее расшифровки.
«Взглянув на историческую архитектуру городов Крыма сквозь призму концепции У. Эко, мы приходим к выводу, что в советский период некоторые архитектурные сообщения получают чуждые им значения (усадьбы Южного берега трансформированы в здравницы, здание Дворянского собрания становится библиотекой, что подменяет их исходные функции), другие – сохраняют первоначальные смыслы (здание Банка взаимного кредита и сегодня выполняет первоначальную задачу). »
Но для того, чтобы придти к подобному выводу, вовсе не требуется «взгляда сквозь призму концепции Эко».
Библиография насчитывает 31 наименование и полно отражает специфику исследования.

Выводы, интерес читательской аудитории
Приведем фрагмент «выводов» автора:
«Историческая архитектура (согласно концепции У. Эко) либо обретает чуждые ей значения, либо сохраняет первоначальные смыслы; в советских городах Крыма проявились оба варианта архитектурного дискурса. Символическим доминантам архитектурного пространства сообщаются новые ценностные аспекты, демонстрирующие идеологию проживания (непонятно). После войны актуализируется возведение монументов как особого языка культуры советского периода, из всех общественных пространств городов наиболее плодотворно развиваются парки, скверы и зелёные зоны (что это значит? Каковы критерии подобной «плодотворности»?). Процветает курортно-рекреационная сфера, исследовательский и обывательский интерес к городам Крыма возрастает, поездки на курорт, кинематограф и другие виды искусства как бы заново открывают Крым для России, обозначив культурное пространство полуострова как новообретённую землю. »

Подводя итоги:
работа представляет собой подлинно (в соответствии с заверениями автора) систематическое исследование, рассматривающее многообразные аспекты реальной и культурно-символической истории Крыма во взаимосвязи — попутно такие взаимосвязи устанавливая.
Это, а также то, что план работы подчинен ясной структурно-логической последовательности с отчетливой артикуляцией основных позиций научной методологии, делает данный труд достойным внимания читателя, и, соответственно, публикации.
К отдельным недостаткам работы следует отнести:
слабую дифференциацию специфических черт, характеризующих историю Крыма, и общих для истории страны в целом;
преимущественно декларативные отсылки к теоретическим диспозициям, ознаменованным трудами Р. Барта, У. Эко, Ю. Лотмана; было бы преувеличением утверждать, что подобные соотнесения целиком лишены смысла — однако они (пока) не вписались в органику работы и именно «не работают» в общей структуре, обусловленной феноменологически;
в такой связи проведенный анализ до (обещанного) уровня комплексно-семантического обзора «истории Крыма» пока не поднялся, представляя отчасти-эклектическую смесь «общей истории» с отдельными структурно-символическими экскурсами.
Однако это не умаляет общей ценности статьи и значения работы, проделанной автором для ее подготовки.
Ссылка на эту статью

Просто выделите и скопируйте ссылку на эту статью в буфер обмена. Вы можете также попробовать найти похожие статьи


Другие сайты издательства:
Официальный сайт издательства NotaBene / Aurora Group s.r.o.