DOI: 10.25136/2409-8698.2019.1.28519

Аннотация: В теории русского формализма литературность как набор качеств, позволяющих отличать художественный текст от нехудожественного, была постоянным предметом рефлексии. В работах В. Шкловского рубежа 1920-1930-х гг. осмысление литературности было связано с интересом к маргинальным явлениям литературного процесса XVIII века, к феноменам массовой словесности. При этом особенности этих примеров всегда прочитывались в контексте реалий 1920-1930-х гг., дискуссий о «социальном заказе» и «литературном быте», выступая, таким образом, специфической формой рефлексии над актуальной литературной практикой, статусом писателя и задачами творчества. Методология исследования носит комплексный характер и предполагает соединение сравнительно-исторического, герменевтического, феноменологического подходов, а также отдельных элементов «истории понятий». Научная новизна исследования заключается в попытке рассмотреть научно-популярные книги В. Шкловского о литераторах XVIII века М. Комарове, В. Левшине, М. Чулкове как своеобразный способ автоинтерпретации, призванный преодолеть личный творческий кризис и создать возможности для использования методологии русского формализма в анализе литературного быта разных эпох.

DOI: 10.25136/2409-8698.2018.3.27162

Аннотация: Цель работы – выявить принципы формирования художественного мира в лирике воронежского поэта Сергея Попова. Предмет исследования - сенсорные и аффективные мотивы в поэтическом тексте. Установлено, что принципы отражения чувственной и эмоциональной памяти в структуре художественного мира С. Попова определяются стремлением к преодолению хаотического состояния мира. Работа памяти имеет «терапевтический» характер, но он связан не с восстановлением разорванной личной истории, а с иррациональным приобщением к творящим силам бытия. Главным инструментом анализа является мотивный анализ в соединении с элементами подходов, выработанных в «истории эмоций» и практике анализа репрезентаций телесности. В лирике С. Попова память восстанавливает субъектность через интенсивность чувственной детали, когда «я» переживает свою растворенность в природном мире, через замену «обратного» зрения зрением «детским». Самое важное в этом опыте – столкновение с языком вне языка, с переживанием «огня» или «реки» как высказывания, в которых знак и вещь не разделены. Чувственное созерцание, всегда связанное с воспоминанием, изображается «экстатически», как состояние, предполагающее телесное обновление «я».